[neoshady]

Название: На крыше небоскрёба [закончен]
Автор: Neo-Shady
Бета: Катсяшь
Фэндом: EXO
Персонажи: Chanyeol/Baekhyun
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Психология, Философия, POV, AU
Размер: Миди (8 частей)
Описание: История о чистой любви, о непосредственности Бэкхёна, о искренности Чанёля, и о том, как они строят свою жизнь, проходя через главное испытание - Бён теряет зрение.

Посвящение: Всем, кто читает. Всем, кого тронет эта история, как тронула меня. Да я улыбался полдня напролет хД
Обложка к фф: http://cs617819.vk.me/v617819523/1bfc/990hT8N5gs8.jpg

Примечание автора: Изначальное описание было таким: "Что будет, если встретятся два противоположных человека?" - этот вопрос уже несколько дней не дает Бэкхену покоя. Тогда писатель решает раскрыть тайну в своей новой книге, описав на ее страницах жизнь выдуманной "противоположности", жизнь книжного парня-образа. С каждой написанной страницей Бэк все больше вживается в характер главного героя, чтобы ответить на такой щекотливый вопрос, как: "Пройдем ли мы мимо друг друга?". Однако на деле все вышло совершенно не так, как планировал парень.
НО! Все вышло совершенно не так, как планировала я, задумка с книгой вообще теряет все значение, смывается волной из главной линии, линии чувств и чистой любви.
Вдохновением в некотором роде послужила драма "Summer, 21"

Содержание:
Глава 1. Вступление. Вопрос
Глава 2. Пак Чанёль и продолжение
Глава 3. Встретиться вновь и продолжение
Глава 4. Если бы не ты, я бы вряд ли и продолжение
Глава 5. Я хотел бы остаться здесь навечно и продолжение
Глава 6. Необходимость любить и продолжение
Глава 7. Улицы Будапешта и продолжение
Глава 8. Бесконечность наших чувств

для обзоров

<a href="http://neoshady.diary.ru/p196479880.htm">На крыше небоскрёба</a> (Чанёль/Бекхён; NC-17, романтика, ангст, психология, филосовия, ПОВ, АУ)

@темы: K-POP, EXO, Fanfiction

Comments

[neoshady]

Глава 1. Вступление. Вопрос
Каждому человеку знакомо чувство, которое я называю «быть переполненным энергией». Это когда не можешь спокойно сидеть, думать о чем-то определенном – мысли путаются, что не ухватишься за одну из них – улетит, сменяясь другой. Не скажу, что подобное состояние никуда не годится, что оно напрочь отбивает всякий настрой, подобно тому, как это делает депрессия. Конечно, огорчаешься, когда не можешь собраться и начать действовать, но хотя бы настроение рядом, греет под боком. В минуты подобного состояния я обычно хожу из угла в угол, напеваю что-то себе под нос, цитирую книги, читаю, жую цитрусы. На месте усидеть – задача из непосильных, неимоверно трудных. Додумать то, что не додумано другими – еще более нереально. Да, именно нереально, потому что вот, кажется, я никогда уже не приду к логическому завершению своей мысли, что плотно засела у меня в голове, и которую не смог домыслить никто другой. «Что будет, если встретятся два противоположных человека?» Да, вот такой вот, казалось бы, банальный вопрос, а ставит в тупик похлеще любого уравнения из углубленной физики.

Я Бён Бэкхён, писатель, проживающий в небольшой, но уютной, пусть и одинокой, квартирке на окраине большого города, в месте самых красивых улиц и извилистых парков. Весной тут особенно красиво - цветет вишня. И в этой вишне заключается главная причина того, почему для жизни я подобрал именно этот район старинных зданий, колонн и церквей со шпилями. Я очень люблю сакуру, люблю сидеть на скамейке, когда ее ветви, обсыпанные розовыми цветами, нависают над головой, как купол, защищающий от палящего солнца. В последний раз я так сидел в центральном парке за чтением Стивена Чбоски, страницы книги которого по сей день хранят гербарий из пары вложенных засушенных цветов.

Возвращаясь к вопросу, который не дает моей голове покоя уже второй день и третью бессонную ночь, хочу уточнить: я не верю в однозначную судьбу, как не верю во всевышнего. Всё оно - лишь плод человеческого воображения; не более, чем выдуманный мир моих книг. Любое стечение обстоятельств – не случайность, а дорожка, которую мы сами себе же и прочерчиваем, вот только прочерчивается эта дорожка вне зоны видимости глаз, на пятьдесят шагов вперед. Это как эффект домино: сдвигаешь с места одну деталь, а она, упав, толкнет другие, и так по бесконечному кругу, пока все детальки, находящиеся за пределами видимости, не заведут какой-то механизм. Толкнуть первую домино, значит привести судьбу в действие – я так это называю. К чему бы это? Да к тому, что, должно быть, механизм моей судьбы почти запущен – я чувствую это на кончиках пульсирующих пальцев. Не могу уснуть, собраться, успокоить бушующие мысли. А виной всему тот злополучный вопрос, прочно врезавшийся в кору головного мозга, но до самого центра обработки вопросов еще не добравшийся – так и застрял нерешенным.

«Что будет, если встретятся два противоположных человека?»

Над этим я думаю уже не первый час, и даже не первый день. Листы исписаны возможными вариантами развития событий, возможными диалогами и ощущениями. Но нет, нет присутствия реальности, все какое-то наигранное, не настоящее. И вот в следующую секунду я уже сижу на кровати и зарисовываю в мыслях образ своей противоположности по некоторым аспектам. Свою интроверсию противопоставляю экстраверсии, указывая все исходящие из этого черты характера. Я меняю свои взгляды с «люблю предаваться мыслям и читать» на «предпочитаю компьютеры и другую технику», и так далее. В итоге получается другой «я»-«не я» с похожими вкусами. Человек Пи, так же любящий сакуру и восхищающийся инди-рок музыкой. С одной стороны, он легко мог бы стать моим идеалом, но с другой – я бы просто не понял его. А разве недопонимание людей - не отличная ли возможность научиться их понимать, вот так сталкиваясь своими взглядами на вещи? И, может быть, в результате мы смогли бы друг друга дополнить.

Первые страницы новой книги начинаются с этого самого вопроса, мучающего меня так долго и являющегося источником для «приведения механизма судьбы в действие», затем следует преждевременный ответ, в правильности которого я смогу убедиться только дописав новое произведение, где противопоставлю парня Пи себе, как бы столкну себя и его на разлинованных страницах. К тому времени я, по своим расчетам, уже должен буду вжиться в роль Пи, перенять многие его взгляды и предпочтения, чтобы взглянуть на настоящего себя глазами противоположности и понять, как бы мы взаимодействовали в одном пространстве.

«Что будет, если встретятся два противоположных человека?
Они просто пройдут мимо, друг друга так и не заметив. Невесомо коснуться плечами, но ничего не почувствуют, потому что это как встреча человека с Луны и человека с Марса, - разные, скрытые с глаз друг друга, как будто бы один стоит посреди площади, а другой высоко, на расстоянии в сотню этажей, на крыше небоскреба».

Но так ли оно? Ей богу, чем больше я думаю над этим вопросом, тем больше сомневаюсь в правильности своего преждевременного ответа, хотя не так давно был уверен в нем на целых семьдесят процентов. Даже мое единственное мнение, и то расходится на несколько других. Да, определенно, я уже начинаю думать как «человек Пи» из своего рассказа, человек-противоположность, которому по книге предстоит встретить настоящего меня. Вот такая вот головоломка, но, боюсь, по-другому ответа на вопрос мне не добиться.

[neoshady]

Глава 2. Пак Чанёль
«Сегодня самый ужасный день из всех ужасных дней, выпавших на эту неделю: без конца льет дождь, прерывая сигнал телевидения и радио, все валится из рук, дела на работе идут в убытки. Лето 1998 года уже заранее не задалось, так что, когда оно наконец-то наступит, вряд ли будет удачным».

На такие размышления погода наводит даже Пак Чанёля, вечно веселого парня, работающего в лучшей кондитерской лавке, славящейся на весь город в основном только из-за его солнечной улыбки и умении поддержать почти любую тему при разговоре. Да, с ним можно говорить часами, и даже не заметить, что улицы уже накрыло покрывалом ночи, а верхушки фонарных столбов у обочины дороги зажглись желтыми лампочками-фонариками. Хотя обычно девушки-покупательницы специально ждут момента, когда же стемнеет, и тогда они, ссылаясь на страх ночных прогулок в одиночестве, просят Чанёля проводить их до дома (хотя часто он сам предлагает себя в роли провожатого), в целях продлить их общение. Обычно Ёлю везет и он не попадает на дамочек с такими желаниями, как: "я хочу, чтобы ты стал моим парнем" - частые его посетительницы - это уже замужние женщины, которым просто интересно слушать рассказы и истории из жизни молодого парня. А если вдруг и встречаются девушки с "замашками" и посягательствами на интересного красавчика из кондитерской, то Чанни сразу же выключает свое природное обаяние, сменяя улыбчивое лицо на серьезный тон в голосе, и вкратце рассказывает, что девушки его не интересуют, и об этом знает каждый второй, заходящий в его кондитерскую за сладостями, так же как и понимает то, что пора бы уже перестать тревожить его по такими пустякам. И, наверное, стоит уже прекратить притворяться, что им действительно интересно обыкновенное общение с Паком, а не ради продолжения отношений. Чанёль гей, ждущий того единственного, кому бы мог подарить всего себя. Мимолетные отношения в его понятии стали пустой тратой времени и нервов - наигрался. И вот сейчас, когда на улице все плывет дождевыми ручьями, Пак сетует на черно-белый телевизор, шипящий волнами вновь пропавшего сигнала. Его обворожительная улыбка исчезла под слоем недовольной гримасы, а в кондитерскую так и вовсе за весь день зашла только одна старушка, и то только для того, чтобы удостовериться, что не у нее одной пропал сигнал и «телек не фурычит».

Капли дождя будто бы просятся войти - долбятся со всей своей силы в оконные рамы, - но Чанёль наоборот закрывает окна плотнее. Садится за пустой столик, потирает разболевшиеся виски из-за этой погоды, затем устремляет взгляд на улицу, насквозь промокшую, плывущую разводами серой краски. «Завтра будет солнечно», - утешает себя парень, поднимаясь со стула и направляясь к окну, чтобы закрыть жалюзи. Вряд ли уже кто-нибудь сегодня зайдет, так что смело можно собираться домой.

И вправду, долгожданное «завтра» одарило Сеул солнечным светом, мягкими прикосновениями теплых лучей, играющих на комнатных стенах кружочками-зайчиками. Наконец-то люди могут, не боясь промокнуть, выйти на улицу, пройтись по тротуару спокойным шагом, а не спешить скрыться от дождя под ближайшим навесом. Вот и Чанёль, идет себе вперед, улыбается. Ничто его не торопит, бежать и скрываться незачем, а значит можно вдоволь насладиться этим днем, теплым воздухом и его яркими красками зеленого, желтого и голубого. Можно дышать полной грудью, впитывая в себя атмосферу по кусочкам, становясь с природой чем-то общим. "Гармония с природой" - ради этого прекрасного чувства Ёль не так давно даже в кустах сидел, всунув в кудрявые пряди зеленые листья (вот поэтому-то Пак старается читать журналов по минимуму, чтобы потом липких бредовых идей не возникало). Солнце греет спину и свежий весенний (недо-летний) ветер ласково скользит по коже, а вокруг все зеленое: деревья, трава, одуванчики с желтыми цветками. Кругом жизнь! И от этого настроение какое-то взлетное, что хочется расцеловать весь мир и жизнь за то, что вместе они одарили человечество этаким чудом - природой, временами года и выпадающими на Землю осадками, в которых, кстати, нет ничего плохого, если только дождь льет не неделю, и если водой не затапливает дома. Чанёль филантроп, и именно поэтому, пожалуй, в бесконечных ливнях он видит плохое только по части нанесенного этим ливнем ущерба жителям прибрежных стран, желая меньше жертв и проблем для общества. И если сложить в одно все плюсы и минусы дождя, то получится больше положительного, нежели отрицательного, что придется только на записи с подписью "разрушение". Вторую же колонку займут положительные отзывы с подписью "растут фрукты и овощи", "гулять под грибным дождиком круто" и тому подобное, включая и "лужи смешно хлюпают, когда специально в них наступаешь". Ну и как можно не влюбиться в такое чудо, которое всей своей сущностью любит природу и жизнь в целом?
Наверное, жизнь была бы скучна без таких людей, как Пак Чанёль, что радуются и солнечным лучам, и моросящему грибному дождику, после которого выглянет радуга...

Пак шел в кондитерскую, когда наткнулся на новый номер субботней газеты. Обычно он не читает подобные многотиражки, но сегодня какая-то неведомая сила в лице ветра подкинула утренний номер волной, да так, что «красивым заголовком перед глазами».

- Мне одну, пожалуйста, - это первый раз, когда Чанёль купил что-то отличное от заварного крема или музыкальной пластинки. И не удивительно: в газете была статья о новых технологиях, в особенности об ICQ, программе, иначе переводящейся как I seek You — «я ищу тебя». Конечно, Ёль не собирается искать свою любовь таким недостоверным способом, но он не был бы самим собой, если бы прошел мимо чего-то, где хоть слово есть об интернете или другом великом создании человека в плане электроники. Новые технологии и их разработка - его главное хобби, скрывающееся за профессией кондитера. Пак даже входит в закрытый клуб любителей-разработчиков, где парни (обычно в очках, и Чанни этому не исключение), сами мастерят свои личные изобретения-проекты.

Чанёль сразу же, придя в небольшую светлую кондитерскую, плюхнулся на диванчик подле большого окна, закинул в рот зеленую виноградину и принялся читать, избегая взглядом колонки текста о других темах, не касающихся зоны его интересов (да-да, вдруг на соседней странице будет статья о гармонии с природой и тем, что нужно сделать, чтобы этой гармонии достичь). Однако дочитав, он все-таки на уровне рефлексов переместил взгляд по странице вправо, где наткнулся на фотографию какого-то незнакомца (очень таки привлекательного), которому, как сообщил текст, срочно требуются деньги для операции на глаза.

«Молодой писатель Бён Бэкхён теряет зрение, каждый день для него – как последний, когда он может увидеть мир вокруг себя. Просим откликнуться всех, кто может помочь ему продлить эти бесценные минуты. Для этого, пожалуйста, пожертвуйте столько, сколько сможете. Операция очень сложная и дорогая, но без неё Бэкхён никогда не увидит красоты сегодняшнего дня.
Бабушка Бэкхёна».

У Чанёля в груди что-то резко дернулось, словно желая вырваться из организма, а затем резко замерло, будто бы вырваться всё же удалось, вот только руки никто не подал, и оно упало, разбившись на смерть. «Смерть», боже, какое ужасное слово, но «теряет зрение», по мнению Пак Чанёля, еще хуже. Как это вообще возможно, чтобы человек не видел красоты матушки-природы вокруг себя? Тем более писатель, тем более такой красивый писатель, улыбающийся на фотографии настолько искренно, что даже глаза блестят? Этих "тем более" Чанёль выстроил высотой с Эйфелеву башню - неизвестный парнишка одной только своей фотографией и описанной в газете бедой попал прямо в душу Пака. Да, да, именно в душу, не в сердце, потому что тогда Ёль даже и не рассматривал Бэкхёна в роли предмета своего обожания - верх взяло сочувствие и немедленное желание помочь.

- Ужасно не иметь возможности полюбоваться цветущей вишней, - грустно пробормотал Пак себе под нос, закрывая газету, - Я обязательно отдам тебе даже свои последние деньги, Бён Бэкхён, чтобы только ты потом обязательно полюбоваться сакурой вместе со мной. Надеюсь, тебе она тоже нравится.

Чанёль так и поступил. Принес к дому Бэка толстый денежный конверт, умолчав, что копил эти деньги чуть ли не все свою жизнь для разработки машины-времени. Эта штуковина была глупой затеей и Чанни это прекрасно понимал, так что безо всяких угрызений решился на такой смелый и добрый поступок.

- Вам оно важнее сейчас, - робко промямлил Ёль, входя в тесную прихожую, обставленную горшками с растениями и не цветущими цветами разных размеров, приглашенный бабушкой Бэкхёна, сухонькой старушкой с добрым лицом. Она долго улыбалась, выставляя напоказ свою пару-тройку оставшихся зубов, после чего начала всячески благодарить Чанёля за его доброе сердце, за то, что он, можно сказать, спас человека. Ёлю же не в первой принимать благодарности в свой адрес, принимать подарки, но гораздо приятнее презентов и комплиментов только искренняя счастливая улыбка того, кому он помог. Ради этого то и стоит помогать. А еще ради подъема чувства собственного достоинства, ощущения своей незаменимости в этом мире. Главное - не потерять самообладание от такого количества комплиментов и не заболеть "звездной" болезнью.

[neoshady]

Глава 2. Пак Чанёль - продолжение
Разговорившись о том, о сем, включая хобби и род деятельности Чанни, они долго пили чай, наливая ароматную жидкость из трав в чашки раз за разом, после чего сразу же отправились в больницу, чтобы обрадовать приятной новостью самого Бэкхёна. Однако Ёль в палату не зашел, только проводил женщину до двери и сразу же удалился – незачем ему там быть. Вернее сказать, он не готов еще. Не готов к тому, чтобы встретиться глазами с писателем-незнакомцем, обладающим пронзительным взглядом даже на фотографии. Будто бы он читает тебя, видит насквозь, словно его глаза обладают рентгеновским зрением. На той черно-белой фотографии в газете Бён прислонялся головой в вязаной зимней шапочке, закрывающей часть его кудрявых волос, к белоснежной стене. Он смотрел куда-то мимо камеры, и улыбался тому, на кого смотрит. Хотел бы Чанёль знать, на кого он тогда смотрел... На парне с фото была клетчатая рубашка, пара верхних пуговиц расстегнуты. Тонкие хрупкие запястья с выпирающими косточками, длинные музыкальные пальцы (словно он не писатель вовсе, а, к примеру, гитарист или пианист). Как фарфоровая кукла, которая, увы, обречена на страдания ввиду потери зрения.

Когда Чанни шел домой, то не мог думать ни о чем другом, кроме как о несправедливости жизни, о том, что вот так вот живешь себе, никого не трогаешь, как вдруг сваливаются на голову какие-то проблемы. В случае того писателя, Бён Бэкхёна, с травмой глаз - это хулиганы, избившие беднягу до состояния полусмерти и сильнейшего сотрясения головного мозга. Эту печальную историю Чанёлю рассказала бабушка Бэка, вызвав тем самым у Пака сильнейший порыв злости и негодования по поводу того, как вообще подобные нелюди все еще ходят по этой земле.

Выйдя из больницы, шатен направился блуждать по улицам города, провалившись в свои размышления и совсем не следя за дорогой. Он сел на скамейку в парке, в который зашел, когда случайно проходил мимо. "Ну вот, ноги уже сами ведут меня сюда" - подумал Ёль. Он ведь тут действительно частый гость. Частый и, наверное, самый улыбчивый, заряжающийся позитивом от игры с детьми, а потом им же эту энергию и отдающий. Вот только сейчас его ничего не радовало - даже солнце, греющее спину. Его не занимали и журналы о технике, что лежали на коленях у парня, сидящего рядом. Он будто бы застрял в потоке бесконечных мыслей, в хаосе бессвязных размышлений, поглощающих все внимание, отчего и не заметил, как сосед по скамейке ушел, и что близится вечер. Минуты будто бы просочились меж пальцев.
«Все хорошо, у нас еще есть завтра»…

Солнце уже садилось за горизонт, расплываясь по небу розовой дымкой заката, в то время, как Ёль только поднялся со скамейки. Он прошел по опустелой аллее, после чего свернул в квартала. Каблуки его ботинок глухо стучали по асфальтированным дорожкам, отчеканивая каждый стук в голове, подобно какому-то музыкальному сопровождению. В воздухе пахло вкусным ужином - это из окна первого этажа, перед которым взад-вперед вертелась мамочка-домохозяйка. Как хотел бы сейчас Чанёль вернуться не в свою пустую квартиру, в мир своего вечернего одиночества, а в место, где его кто-то бы ждал. Да, тот самый единственный, чем-то напоминающий Чанни его мать: с добрым сердцем и теплыми руками, крепко обнимающими перед сном. А еще с чарующим голосом, блестящими глазами и светлой улыбкой. Возможно, таким человеком для Пака мог бы стать Бэкхён, но это лишь жирное "может быть" с сотней вопросов и неуверенности.

Наконец Чанни подошел к подъезду своего дома, перед этим обогнув дугой не один соседний квартал, а солнце, тем временем, уже село. Растворились в небе и розово-красные разводы заката, сменив цветовую гамму небесного купола на цвета индиго. Природа к ночи полностью изменила свой внешний облик, сменяя маску ясного дня непроницаемо-темным ночным ничего. Вот только мысли в голове Чанёля ничуть не изменились: все та же несправедливость жизни по отношению к людям, причины возникновения болезней Бён Бэкхёна, писателя, теряющего зрение. Автора, который, скорее всего, мог бы стать для Ёля той самой причиной, чтобы возвращаться каждый день домой.

[neoshady]

Глава 3. Встретиться вновь
"Встреча двоих – это иногда еще и вопрос времени. Найти друг друга надо в подходящий момент".

- Операция прошла успешно, но тебе нужно поберечь себя, организм слишком слаб, зрение всё ещё может покинуть тебя, - холодная рука обеспокоенной бабули ложится на мое тонкое запястье. Я прекращаю делать панические попытки подняться, и расслабляюсь, потому что рядом кто-то есть, и уже не так страшно. В горле сухо, голова от наркоза идет кругом. Темно. Это из-за бинтовых повязок, которыми залепили глаза. Их нельзя напрягать, но так хочется посмотреть вокруг: на бабулю, на белые стены и солнечные лучи, проникающие в комнату даже через занавески. Мое зрение сейчас в норме? Увижу ли я бабушкины морщины? Или все будет так, как будто бы стоишь в тумане, протягиваешь руку вперед, и даже кончиков собственных пальцев не видишь? Глаза режет болью, пульсацией. Надо уснуть. Снова. Чтобы не чувствовать, чтобы не так противно было. И я засыпаю, заставляю себя провалиться в темную пропасть спасительного сна под бабулино "Бэкхён, поспи еще, не мучай себя"...

Так я проспал до самого вечера. Если честно, то я бы вообще предпочел не приходить в себя - голова раскалывалась пополам, пронзаемая спицей боли. Это ли от наркоза, или от того, что я проснулся на закате? Кто знает. Но проспать дольше, в любом случае, было не дано: пришел хирург, который не так давно проводил операцию, чтобы узнать о моем состоянии и снять повязку хотя бы с одного глаза. Не с закрытыми же глазами мне все время, вплоть до выписки, ходить.

Стандартное "Как себя чувствуешь?" и не менее стандартное "В порядке". Конечно, отвратительно больно после общего наркоза, но все равно почему-то "в порядке". Думаю, такое состояние после операции - норма, а если бы, что-то было бы не так, то я бы чувствовал нечто отличное от того, что ощущаю сейчас. Глаз не выпал - и то хорошо. Дальше идут наставления: не делать резких движений, не прыгать, не бегать, глаза не тереть, не мочить и всё в этом духе. Я понимающе киваю. В этот момент медсестра как раз отклеивает одну из повязок, подцепляя длинными ногтями широкую полоску пластыря, который, при отдирании от кожи, больно цепляет за бровь. Кажется, будто бы она сейчас вместе с этим пластырем сдерет часть моей кожи, которая оттягивается вслед за движением ее руки. Я облегченно вздыхаю, когда все это мучение заканчивается.

Перед глазами очень мутно, как будто бы кто-то сбил настройку фокусировки фотоаппарата, прокрутив кольцо на объективе влево до упора. Это ли из-за мази, которую наложили на нижнее веко, или мой глаз еще не успел адаптироваться после операции? Или зрение не улучшилось? Или стало хуже, потому что что-то пошло не по плану врачей, и они где-то допустили ошибку? Очень хочется верить, что всему виной мазь, та самая желтая жижа, которой обмазана даже часть щеки. Та самая мазь, которую, по уходу врачей, я принялся сразу же аккуратно стирать салфеткой, чтобы только нормально увидеть помещение вокруг. Из зеркала на меня смотрел растрепанный парнишка, выглядящий очень жалким с оставшейся повязкой, закрывающей один глаз "а-ля циклоп", и вторым глазом, вернее, его белком красно-кровавого цвета. Я долго стоял перед зеркалом, сначала разглядывая яркие красные полосочки, плывущие по белому белку глаза, в тех местах, которые подверглись надрезанию, затем переключил свое внимание на свои неприлично сильно выпирающие косточки-ключицы, худощавое тело. Да, я выгляжу как полноценный больной, с кучей проблем как со здоровьем, так, видимо, и с питанием (хотя питаюсь я очень хорошо). И мне это даже нравится. Вот просто так, ниоткуда, внезапно, но нравится всё, до последнего. И эта белая повязка, и это тело с острыми плечами из-за выпирающих косточек. Сексуально, что ли... Кажется, моя и без того не совсем здоровая психика дала трещину из-за навалившихся проблем. Я схожу с ума. Определенно.

На шатких ногах иду до постели и сразу же падаю на нее, зарываясь руками под подушку. Как же противно, какое-то чувство бесполезности своего существования грызет изнутри. Я как амеба, овощ, не способный ни на что, кроме как лечиться и приходить в себя после операции, которая, кстати, прошла успешно, потому что я вижу достаточно нормально, пусть и пока только одним глазом. В палате белые стены, большие окна, две кровати, но вторая аккуратно застелена - пациент на дневном стационаре, а значит и придет он только утром, а потом так же, днем, уйдет обратно домой. Хотел бы я сейчас домой...

Темнота от заката метровыми шажками закрадывается в палату, окидывая белые стены сначала легкой черной дымкой, а затем и вовсе закрашивая беспросветной мглой. Я попросил не включать мне свет; сказал, что хочу поспать, но на самом деле сел напротив окна и наблюдал, как розоватые разводы переходят в красные, а затем и вовсе в бардовые, пока совсем не смешаются на темном небе в одно грязно-синее пятно. А вот уже и городские огни начинают зажигаться, постепенно, один за другим. Тут я подумал, что было бы очень эффектно, если бы на улице зажигали фонари по очереди, слева-направо или справа-налево. Своего рода волна из огней, волна как утешающий подарок тем, кто сейчас лежит в больнице, находящейся чуть выше, чем центральные городские улицы. Подарок, который бы говорил: "Мы тебя помним и ждем обратно в свои липкие лапки. Ждем, когда же ты снова пройдешься по тротуарам парков, в которых легкий, слегка прохладный воздух, гоняя запах речной воды из фонтанов, вьется в волосах и нежно скользит по бархатной коже, забираясь под летящие кофты с широким вырезом. Ждем того момента, когда ты снова пройдешь по площади, гонимый какой-то зыбкой и всепоглощающей мыслью. Ждем, когда твои длинные пальцы снова коснуться трубки в будке телефона-автомата, и ждем, когда губы начнут без остановки шевелиться в попытке передать свои мысли кому-то другому, наверное, сейчас так же стоящему в будке телефона-автомата по другую сторону большого города, с его магистралями и никогда не спящей улицей Хондэ"...

С этой прекрасной мыслью и не менее прекрасными, художественными картинками, рисуемыми в воображении, я погрузился в сон. Утонул в нем, как в бассейне из роз, - так же легко и непринужденно, изящно и умиротворенно, что и символизируют, на мой взгляд, эти цветы. Глаза уже не болели, а тошнота больше не подкатывала к горлу, заставляя пальцами сжимать кадык. Спокойной ночи, читатель. Увидимся завтра.

***The next day***

- Милый, я принесла тебе твою книгу, - бабуля, улыбаясь, заходит в палату, держа в руках целую кипу моих черновых листов того самого рассказа о человеке Пи. Да, да, я не забросил это дело даже несмотря на свое состояние. Врачи сказали, что я хоть и не могу писать, дабы не напрягать прооперированный орган зрения, я всегда могу диктовать текст, чтобы его написали за меня. Бабушка мне в этом помогает и даже уже сама предугадывает действия парня Пи, потому как уже и сама вжилась в его образ. Я улыбаюсь ее приходу и уже открываю рот, чтобы кратко рассказать ей идею, что пришла мне в голову ночью, как бабуля прерывает.

- Парнишка, который помог с деньгами на операцию, вот копия твоего Пи.

Я поднял на нее глаза, полные непонимания.

- Что, бабуль?
- Чанёль. Вон он, под окнами топчется.

Я медленно поднимаюсь с постели и подхожу к окну, где вижу совершенно незнакомого мне парня с кудрявыми волосами яркого коричневого оттенка, близкому к рыжему. Должно быть, очень волнуется, раз не заходит.

- Я его встретила, когда сюда пришла. Он уже был тут. Сказал, что зайдет позже, а почему-то не заходит, - тут бабушка уверенно стала открывать окно, и я даже опешил от такого ее действия, - Чанёль! Чанёль, дорогой, заходи же!

Парень под окнами испуганно поглядел по сторонам, а когда глянул вверх и увидел нас, то улыбнулся так, что я даже, кажется, увидел светлые блики в его глазах, (чего, кстати, совсем не ожидал, так как не верил, что мое зрение настолько улучшилось) затем уверенно шагнул вперед по направлению к входу в больницу. Видимо, ему нужен был какой-то толчок, призыв к действию, чтобы набраться смелости. Ну или может, просто раз мы его уже всё равно заметили, сбежать было бы очень глупо? В любом случае, уже через пару минут дверь открылась и в мою небольшую светлую палату, обставленную цветами и фруктами, что принесла бабуля, вошел шатен в белом халате с непривычно большими и красивыми глазами. Он мялся, в неловкости сжимал губы и теребил край халата, после чего всё же глубоко выдохнул, отодвинув все волнение в сторону, и начал:

- Я Пак Чанёль. Я, - тут помешала бабушка. Она резко дернулась от подоконника, что отвлекло нас двоих, а затем ретировалась из палаты, оставляя между нами пропасть из неловкости, которую вскоре своими словами заполнил шатен, пришедший так внезапно, хотя, честно, я ждал его уже давно.- Я Пак Чанёль, - повторил он. - Как ты себя чувствуешь? Ой, можно же на «ты», да? А то я так сразу… - вообще он говорил много, (но я не запомнил всей цепочки) при этом постоянно улыбаясь, из-за чего я часть слов вообще мимо ушей пропустил.
- Бён Бэкхен, - я протянул руку для рукопожатия, - Спасибо тебе, Чанёль, - это все, что я успел пролепетать, раскрасневшись до не могу, когда теплая рука Пака сжала мою в своей.

"Он очень обаятелен... и красив, будто бы сошел с обложки журнала" - думал я, когда неотрывно пялился на гостя своей палаты, пока тот что-то усердно рассказывал, ярко жестикулируя и совсем не обращая внимания на мои взгляды, буквально пожирающие его. Или может быть он только делал вид, что не замечает их, чтобы дать мне возможность спокойно разглядывать его, скользить взглядом по его сильным рукам, по его шее, которою касаются завитые пряди длинных волос недо-огненного цвета?

[neoshady]

Глава 3. Встретиться вновь - продолжение
За какие-то двадцать минут разговора я узнал, что Чанни работает в кондитерской «тут, неподалеку» и «обязательно зайди туда», узнал, что бабушкин крик о помощи в сборе денег на операцию он увидел в газете, которые обычно не читает, потому чтению предпочитает просмотр телепередач. Через ещё двадцать минут разговора я уже знал о его любимых музыкальных исполнителях, как и он о моих, потому что так вышло, что мы оба любим одну музыку. Мы говорили обо всем: от еды и до марок автомобилей, про смешные истории из прошлого и любимые фильмы. А потом Пак пообещал, что навестит меня завтра и что захватит с собой свой фирменный кекс, от которого в кондитерской "все балдеют" (у Чанёля странный слэнг, который я даже не в состоянии заменить литературными словами). Почему-то я ему верю. Верю, что завтра он действительно придет, что мы так же, не замечая времени, проболтаем два с лишним часа, и что в реальность нас двоих вернет только голос медсестры, мол, «время для посещений кончилось, больному нужен отдых».

- Жди меня завтра. Так что не сбегай из больницы никуда - сбежим вместе, - и с этими словами Пак закрыл дверь, а вместе с этим и сам исчез из поля моего зрения. Скрылся там, за дверью, утонул в негромком, но отчетливо слышном, щелчке дверного замка. Как-то сразу все вокруг опустело, будто бы из моего мирка ушло то, что ему принадлежит.

Я упал на подушку и закрыл глаза. В воздухе витал запах его одеколона. Он был повсюду, включая и наволочку. Точно, Чанёль же касался ее руками, когда поднимал подушку с пола, потому что та внезапно решила "покончить жизнь самоубийством" и свалилась с белоснежной постели вниз, на пол.

"Он такой хороший", - думалось мне - Чанни ни в какую не собирался покидать моих мыслей. Ни сегодня, ни завтра, ни после, потому что я наотрез отказываюсь выпускать его из своих, пусть и слабых, ручонок. Надеюсь, мы станем хорошими друзьями (хоть я и плохо понимаю, что это значит, дружить, так как друзей, как таковых, у меня почти не было), которые будут помогать друг другу и дальше. Тем более, что я еще не отплатил ему за его помощь. Надо будет придумать что-нибудь и отблагодарить. Что-нибудь эдакое, творческое, необычное и, главное, наполненное добрыми намерениями и самыми светлыми пожеланиями. За этими мыслями я не заметил, как начал погружаться в сон.

Когда я только начал засыпать, в голову внезапно ударило воспоминанием.

«Парнишка, который помог с деньгами на операцию, вот копия твоего Пи», - так ведь сказала моя бабушка, когда увидела Чанёля из окна?..

А ведь и вправду. Похож. Как будто бы сошел со страниц мною же написанной книги. Будто бы это я нарисовал его, а жизнь решила подарить мне подарок и оживила его, привела ко мне. Судьба? Нет, я не верю в судьбу. Просто позитивное сложение обстоятельств, ну или в крайнем случае кто-то услышал мои мольбы и сжалился над бедным мальчиком Бён Бэкхёном, который коротает свои вечера в высотной больнице, как принцесса в замке, наблюдая, как небо взрывается сумерками.

Потом я снова начал засыпать, убаюканный собственным голосом, напевающим тихую мелодию, а перед глазами рисовался образ Чанёля (это скоро перейдет в болезнь). Как он там сказал? «Сегодня было весело, но завтра будет лучше! Лечись, чтобы мы вместе смогли прогуляться по парку или посидеть в кондитерской, уплетая за обе щеки мои фирменные кексы под нотки инди-рок музыки!»…

Все остальные три недели, что я провел в больнице в ожидании выписки, Пак скрашивал своим каждодневным присутствием. Мы вместе ждали этого дня, чтобы потом прогуляться, вдыхая теплый, уже летний, воздух. Да-да, на смену весне уже пришло теплое лето со всеми вытекающими, и я никак не мог усидеть на месте - жуть как хотелось выбраться из больничного куба и его четырех стен.

С Чанёлем мы за это время стали достаточно близки, чтобы я смог назвать его другом. В роли чего-то большего я его, почему то, даже не рассматриваю, хоть в голову порой и закрадываются "грязные" мыслишки и желания. Почему-то оно всё так. Странно, но я правда боюсь пересечь ту тонкую грань дружбы чувством более шатким и тонким, нежели приятельские отношения. Чанёль, я думаю, тоже, если вообще рассматривает меня в роли чего-то большего, чем просто друг.
Поделиться…

[neoshady]

Глава 4. Если бы не ты, я бы вряд ли
"Наши мысли действительно становятся нашим миром".
- Ричард Матесон

- Чанёль, если бы не ты…
- Тссс, - палец этого высокорослого чудика (на полголовы выше!) ложится на мои губы. Я даже предполагать не могу, что он выкинет после и что вообще в его голове, лишь вопросительно смотрю в карие глаза, а он улыбается. - Если бы не я, ты бы меня не увидел, да? Но, знаешь, это не моя заслуга, а моей матери, которая меня и родила, чтобы ты меня смог увидеть, - с гордостью заключает Пак, а я давлюсь смешком.
- Нет, правда… Ты очень помог мне.
- И теперь ты будешь благодарен мне в по гроб жизни?
- Я хочу тоже что-нибудь для тебя сделать…
- Ты хоть понимаешь, на что сейчас подписываешься? – в глазах парня заплясали бесенята. Я не могу знать, о чем сейчас он думает, что он задумал, но уверен, что готов. Киваю, - Ладно, так тому и быть. Я хочу познакомить тебя со своими друзьями.

«Познакомить с друзьями» - значит ввести нового человека в свой мир, где до этого были только определенные люди. Это значит открыть свои мысли и ему, и это даже более волнующее сердце событие, чем «познакомить с родителями», потому что друзьям во время встреч мы рассказываем куда больше, чем кому бы то ни было. «Познакомить с друзьями» - значит заявить: «Теперь он с нами по жизни, часть меня и, следовательно, вас, и так будет всегда, ведь мы своих не бросаем», и от этого сердце начинает биться быстрее. Кажется, его стук проносится по всей белой больничной палате, в которой только мы с парнем-обладателем необычной эльфийской внешности и странными идеями, или просто - я и Пак Чанёль. Я удивленно моргаю, а Чанни утвердительно кивает, мол, ты не ослышался.

- Но почему?
- Ой-йа, не делай такое выражение лица, - театрально машет руками, будто чего-то боится. Я же не улыбаюсь, а только серьезнее вглядываюсь в его лицо, - Потому что… Будем считать это сделкой: средства на операцию взамен на тебя. Ну, раз уж ты так сильно хочешь как-нибудь мне отплатить.
- Покупаешь меня?
- Нет. Ты же сам хотел что-нибудь для меня сделать.
- Я согласен.
- ПРАВДА?! – глаза в удивлении по пять монет, хотя, куда бы, кажется, им еще больше стать. Я уверенно киваю. И чего это он так удивлен, сам же предложил?..

***

- Хээээй, Пак Чанёль, иди сюда, помоги мне! – Бэкхён поднимает с прилавка уличного магазинчика под навесом поднос с пирожками. Целая кипа поджаристых пирожков! Чанёль подрывается с места и, подойдя к парню, долго ржет, только после чего перенимает поднос в свои руки, перед этим бросив коронное "А пакетиков не было?" (благо, идти до места встречи пять шагов). - Крис же любит с курицей? - тихо мямлит свой вопрос Бэкхён, буквально выдавливая из себя слова, - Я не ошибся? Или… Это Лухан?...

Чанёль же заливается еще большим смехом, чем до этого, за что получает пару мягких тумаков по своему плечу. Бэкхён бьет его на манер девчонки, милой такой, в очках и с перевязанным глазом. Кто бы мог только подумать, что к встрече с друзьями Пака Бэк отнесется с такой серьезностью, что, собрав всю их подноготную вкусов, для каждого прикупит по угощению (вообще, это странный выбор для подарка). Дааа, путь к сердцу лежит через желудок.

Чанни утвердительно кивнул в ответ на вопрос, давя лыбу своим же мыслям, ничуть не касающимся ни этих хлебобулочных изделий на подносе, ни тем более Криса. Да что там, он кивнул чисто на рефлексе, взглядом задерживаясь на смущенной улыбке Бэкхёна, на его влажных, от частого облизывания, губах, а после спустился на обнаженные ключицы. Все мысли Чанёля были заполнены только Бёном, парнем, смущенная улыбка которого после его утвердительного кивка сменилась уверенной и горделивой, напряженные плечи расправились, да и вообще весь вид шатена пронзило удовлетворенностью как от хорошо выполненной работы. Чанни хотелось сжечь все, что сейчас мешало зажать Бэка в своих объятиях, в том числе и свою неуверенность в правильности этого действия. "Нельзя же так эгоистично нарушать границу его личного пространства" - думал Пак, прокручивая в голове, как кинофильм, картинки, где Бён бы ответил ему взаимностью.

- Чанёль, - с волнением протянул Бэкки, проводя ладонью перед глазами задумавшегося Пака с целью вернуть того обратно в реальность. На секунду шатен даже испугался некому кровожадному вниманию к своей персоне и буквально раздевающего его взглядом Ёля, но быстро выбросил это из головы. Мысль просто не задержалась, гонимая другой, более важной - встреча с компашкой друзей-дорков (как их описал сам Чанни), на которых определенно нужно произвести хорошее впечатление, что для застенчивого Бэкки довольно-таки трудно и очень волнительно.

Уже через несколько минут Бэкхён мялся перед дверью небольшого здания кондитерской, оформленной довольно не броско, но со вкусом, так сказать, с творческим подходом. Сказать, что он волновался, значит, ничего не сказать, потому что его сердце было просто готово выпрыгнуть из груди от давящего волнения, скопившегося внутри горячей лавой. Должно быть, этот стук разносился по всей улице, и утихал лишь в разветвлении кварталов, там, далеко, по другую сторону улицы. Ну, по крайней мере, Бэку казалось именно так.

- Давай просто уйдем? - с не прикрытым волнением, как в голосе, так и в и лице, спросил Чанёль, четко подмечая моральную неготовность парня, которую тот очень неумело пытался скрыть.
- А?
- Говорю, раз так волнуешься, то и не нужно. Зря я это... Мы всегда можем встретиться с ними в другой раз.
- Нет. Нет. Пойдем. Я готов, - Бён натянул маску уверенности и слегка улыбнулся, но, честно, вышло это не фальшивее, чем сатирические шутки о несуществующем Санте Клауса (он действительно существует, знаете, да?).
- Точно?
- Да, пошли уже, - и, подхватив Чанни под локоть, Бэкхён уверенно ступил на первую ступеньку крыльца, а у Чанёля в этот миг будто сердце в пятки ушло, от счастья, конечно же, и от неожиданности действия. Он расплылся в широкой и глупой улыбке от подобной близости, а затем опрометчиво вырвал свою руку из руки шатена, после сразу же мягко обнимая того за плечи. Предыдущее действие Бэкки будто бы вселило в него уверенность к более решительным поступкам. И Бэкхён не оттолкнул, а наоборот даже в некотором роде расслабился, тепло улыбнувшись Паку, одними глазами говоря ему немаловажное "Спасибо"...

- // -

Вечер удался на славу. Не было вопросов, заставляющих Бэка загрустить, вспомнив о печальном; все прошло навеселе, с позитивом и пусть колкими, но забавными шутками. Друзья, они такие.… Не стесняющиеся ничего, не боящиеся ляпнуть лишнего при чужих ушах. Открытые и такие настоящие, искренние.

Ближе к сумеркам, когда уже все десять красавцев-парней разошлись кто куда, оставив только Бёна и Пака, стало как-то резко тихо, и даже люди, проходившие мимо прозрачных витрин кондитерской, не могли проникнуть в эту тишину. Они черными пятнами проплывали по ту сторону стеклянных окон, или вовсе по другую сторону темной асфальтированной дороги с яркой белой полоской посередине - сплошная полоса. Отдаленно слышался шум воды, текущей из крана, и звон посуды, ударяющейся друг о друга. Это Чанёль на кухне, тот, кому пришлось все убирать после ужина-знакомства, хотя он и не был особо против. Бэкхён же сидел в небольшом по размерам зале, следя взглядом за фигурками людей-незнакомцев, спешащих после трудового дня домой. Он постукивал по лакированному под темное дерево столу в такт какой-то мелодии, засевшей в голове, и о чем-то думал, скользя взглядом от какого-нибудь куста на дорогу, с дороги на очередную удаляющуюся фигурку, а потом по новой. Погруженный в свои раздумья, парень не заметил, как Чанни закончил с работой и подошел к нему. Именно поэтому Бэкхён не улыбнулся, он просто не заметил Пака, из-за чего не успел быстро среагировать и натянуть на свое лицо маску безграничного счастья. Можно сказать, что Чанёль застал его врасплох - в глазах не бегали огоньки, а уголки губ были опущены. Заметив это, парень, до этого восстанавливающий приличный вид кондитерской (которую чуть ли не разгромили сегодня), сел на конец лакированного под дерево стола подле Бэка, одну ногу подгибая и ставя на витую ножку. Бэкхён вздрогнул от неожиданности и убрал пальцы с бинтовой повязки на глазу, обращаясь лицом к Чанни и натягивая вымученную улыбку. Вот только это не помогло - в глазах Чанёля уже читалось возникшее волнение, а ведь Бён так не хотел заставлять его снова заботиться о себе и переживать. "Я слишком много забираю у него. Зачем я ему? Зачем здоровому и красивому парню инвалид, за которым нужно постоянно присматривать и ухаживать? Он и так много сделал для меня, теперь моя очередь. Я буду сильным, буду радовать его своей улыбкой в благодарность за все. Черт возьми, почему я не могу улыбнуться?"...

- Все хорошо? Глаз болит?
- Нееет, - протянул он в некоторой прострации, с трудом выпрыгивая из своих раздумий, - Просто… У меня никогда не было таких друзей. Спасибо всем вам за этот вечер, я его никогда не забуду. А особенно спасибо тебе, Чанёль. За все.
- Теперь и у тебя есть такие друзья, Бэкхён, - Чанни слабо улыбнулся. - - И прекрати говорить так, будто прощаешься и собираешься уйти навсегда.
- Нет, ты не понимаешь... Мне кажется, будто я лезу не в свой мир, - еще немного, и Бён расплачется. Это слышно по надрывам в его голосе, режущим горло изнутри и эхом разбивающимся о стены кондитерской, облаченной в тени спешащего вечера.
- Успокойся, малыш, - Пак обеспокоен. Его рука ложится на поверхность стола, поверх уже лежащей там руки Бэка, - Слышишь? Думаешь, что ты обуза мне? Нет, Бэкхён, это совершенно не так. Не так. Понимаешь? - Бён же только хлюпает носом, силясь сдержать подступившие слезы. - Ты стал очень близок мне за эти две недели, и теперь я твой друг. А друзья защищают друг друга, знаешь? И я буду защищать тебя. О нет, не плачь, не будь таким, - в следующую секунду Чанни притягивает парня к себе. Бэкхён закрывает глаза, хлюпает носом, прижимаясь щекой к груди Пака, сейчас обнимающего его за плечи. По щеке жгучей дорожкой скатилась одинокая слеза - Бён не смог сдержаться. Если бы не слова Чанёля, не его взгляд, он бы выдержал, а потом просто забыл, но не так. Невозможно сдержать слез, когда добивают вопросами или комментариями по больной теме.

[neoshady]

Глава 4. Если бы не ты, я бы вряд ли - продолжение
Так они сидели несколько минут. Два черных силуэта в тени садящегося солнца.
Сидели, делясь друг с другом своим теплом, под сбившиеся аккорды бьющихся в груди сердец.
Сидели, пока совсем не стемнело, окуная их двоих в бесконечную и непроглядную темноту.
"Когда ничего не видишь - чувствуй. Просто чувствуй. Иди на ощупь, следуя за сердцем".
Сердце Чанёля сейчас подсказывало ему, что нельзя выпускать парня из своих объятий, будто бы он мотылек, взмахнет крыльями и улетит, в то время как сердце Бэкхёна продолжало драться с разумом, твердящим: "Ты должен оставить его". Преимущества к победе было, несомненно, у сердца, потерявшего свой размеренный ритм ударов в сильных руках Пака.

- Я хочу кое-что показать тебе, - тишину нарушил тихий, близкий к шепоту, голос Пака. Бэкки поднял голову и неуверенно кивнул в знак согласия.
- Ну, идем...

***

Чанёль показал мне свою коллекцию техники и электронных приборов, что располагалась в кухне кондитерской. Он сказал, что это только часть, что остальное у него на квартире.
Я, конечно, знал, что он интересуется всем, что идет в ногу со временем, но и подумать не мог, что Ёль, кондитер по профессии, сам изобретает всякие механические штучки, смысла в которых я, конечно, не вижу. Но это очень забавно, да и раз ему нравится, значит, смысл-таки есть. Отличительно веселой мне показалась «машина-яичневарка». Так Чанни назвал свое изобретение, которое бы готовило яичницу к завтраку, пока сам Ёль еще спит. На мой вопрос "Ты здесь живешь что-ли?!" Пак только звонко рассмеялся, поясняя, что этот прибор он просто не успел еще отнести домой после очередного тестирования.

«Я люблю поспать, из-за чего постоянно опаздываю на утренние встречи. Как ты уже понял, я изобретаю вещи, необходимые мне по жизни. В основном это приборы для готовки или же такие штуки, с помощью которых мы бы с друзьями могли бесплатно общаться, находясь далеко друг от друга», - пояснял парень, ведя меня за руку между кухонными большими столами. Как бы я не пытался вырвать своей руки из его, длинные пальцы Чанни только сильнее сжимали сухожилия, порой чуть ли не до болезненных писков. Он это специально? Специально не выпускает моей руки, заставляя мучатся от дикой нехватки Пак Чанёля, от безумного желания коснуться его губ, на которых зависает, как старенькая Виндоус без графического интерфейса (да, с кем поведешься...), мой взгляд каждый раз, стоит ему начать что-то объяснять? Мое сердце готово выпрыгнуть из груди - слишком сильно бьется, слишком громко, отчего стыдно. Надо быть глухим, чтобы не услышать его барабанную дробь, надо быть неуверенным, чтобы сейчас же не прижать меня к стене. Да он просто издевается, этот Пак Чанёль!..

И вот, около получаса спустя, осмотр изобретений наконец-то подходил к концу. Нет, не скажу, что мне это было неинтересно, просто... Да что объяснять, вы сами все знаете.
В завершении "выставки" Чанёль сказал, что обязательно изобретет машину, позволяющую вернуть зрение. Мне это показалось глупым и нереальным, но, когда он добавил, что ему жизненно необходимо, чтобы я чувствовал себя легко, чтобы мне не приходилось постоянно наведываться к врачам за консультациями, я снова захлюпал носом, как пятилетний ребенок, вот только в этот раз уже от счастья. Вот так вот просто взял и распустил сопли, в очередной раз не сдержавшись. И Чанёль снова меня обнял, после добавляя, что вместе с этой машиной обязательно изобретет еще и нескончаемые салфетки (так же специально для меня), потому что я слишком много плачу в последние два часа нахождения рядом с ним (знаете, что переменчивость настроения - признак влюбленности? Потому что ценный человек, находясь рядом, просто выбивает из колеи, своими словами заставляя то плакать, то безудержно смеяться). Довольно колкая шутка, но от нее мне стало сразу непередаваемо хорошо, весело и спокойно. Даже и не знаю, что бы я делал без этого придурка, Пак Чанёля.

[neoshady]

Глава 5. Я хотел бы остаться здесь навечно
Мягкая ткань, повязанная на мои глаза вокруг головы, мешает что-либо разглядеть. Кругом кромешная тьма, создающая некоторое ощущение пропасти, приятно давящее внутри, будто бы я иду по краю котлована, совершенно ничего не видя перед собой, ступаю по раздробленной земле аккуратно и легко, семеня следом за тем, кого не вижу, но зато отчетливо чувствую пульсацией на кончиках пальцев. Рука Чанёля крепко сжимает мою ладонь, а запах его парфюма на этой ленточке-повязке дурманит до состояния опьянения. И, чтобы не упасть в эту бескрайнюю темную пропасть, я сильнее сжимаю пальцы Пака в своих, стараюсь не отставать и держаться рядом, чтобы всегда иметь возможность прижаться к его спине своей, вздымающейся от частых вдохов-выдохов грудью. Ритм моего сердца набирает обороты, ускоряется до уже привычного, потому что оно постоянно будто желает вырваться, когда рядом находится этот задорный парень. Глаза в глаза, и всё, водитель сердечного ритма (пейсмейкер) сбивается, и я снова чувствую себя больным синусовой тахикардией. Все так несуразно, абсурдно, кругом гротеск, но... разве может быть как-то по-другому? "По-другому просто быть не может!" - сам же и отвечаю себе в немом монологе, ловя на мысли, что влюблен. По уши влюблен в улыбающиеся большие глаза, в кудряшки цвета корицы, в звонкий смех, теплые руки и горячее дыхание, обжигающее кожу, словно духовка на двухстах градусах. Гиперболы, они повсюду в моих мыслях; в моей голове одно преувеличение, и так хочется закричать, что жить без него не можешь, и все равно, что это обыкновенный самообман в поисках счастья, регенерация клеток души, которая так боится снова потерять то тепло, которое так долго искало сердце. Голова кругом, понимаете? Я тонкими пальчиками цепляюсь за рукав кофты Ёля, как за какой-то спасительный канат, который на деле оказывается тросом, пропускающим электрический ток.

- Чанни... - резонаторы насильно выталкивают звуковые волны дрожащего голоса, - Мы скоро?
- Да, да, еще пара ступенек.

Это сюрприз, который сносит крышу. Во-первых, мне еще никто и никогда не делал подобного, во-вторых, я просто сгораю от нетерпения и любопытства, и от близости, которой Чанёль меня одарил. Неожиданно приготовил что-то для меня, и теперь я вынужден плестись по, кажется, бесконечным ступеням, ведущим куда-то вверх, видя перед собой только черные лоскуты тьмы и изредка мелькающие перед глазами светлые пятна. Но, если честно, мое «вынужден» только для вида, на самом деле я возмущаюсь только в целях хоть как-то сохранить самообладание, потому что это хоть немного помогает не споткнуться и не сорваться вниз, слетев с катушек сознания. Моя голова кругом идет, когда он рядом…

- Готово, - отчеканивает голосом как хрустом переплета новой книги, режущим по слуховой сенсорной системе. Чувствую, что он улыбается, как будто бы улавливаю эту солнечную улыбку луч за лучом через пульсирующие артерии его рук, в кожу которых буквально впились мои пальцы, сцепившись с ней нервными окончаниями, как граблями, вскопавшими землю. Чанни легко подцепляет пальчиками узелок повязки, как кукловод - дергает за ниточку, и лента плывущим движением спадает с глаз, открывая моему взору невообразимо красивый мир, который раньше я мог видеть только на картинках - мы на крыше небоскреба!

Сознание застряло где-то между стрелок наручных часов Пака, которые остановились во времени и перестали тихо, но пронзительно, цыкать на каждом миллиметре своего бесконечно-кругового пути, измеряемого по формуле 2(Pi)R. Я застыл. Все мышцы будто внезапно заклинило в одном положении, потому что в чужих глазах я не больше, не меньше, а только изредка покачивался на пятках и крутил головой как в замедленной съемке по траектории панорамы, неожиданно развернувшейся перед глазами ярким полотном из множества огней. Чувство восхищения переполнило уже доверху наполнившийся сосуд безграничного счастья, что я даже и связать пары слов не могу - выходит только членораздельное мычание.

- Я знал, что тебе понравится, - Чанёль широко улыбается, не без интереса наблюдая за моей реакцией на все это.
- Да это мечта всей моей жизни! Как ты узнал?! – бегаю взглядом по ночному городу, расстилающемуся у ног тысячами домов-высоток и стройными, пусть и размытыми, рядами крыш малоэтажек, цепляясь за самые яркие огоньки, световые вывески, прожектора, колоннами идущими по обе стороны от проезжей части дорог. Эти огни с моим зрением кажутся светлыми пятнами, крупными кружочками, как при максимально открытой диафрагме фотоаппарата со сбившимся фокусом. И я щурюсь в попытке разглядеть больше, чем позволительно, как чувствую теплые пальцы на своем запястье, а после Пак вовсе что-то вкладывает в мою раскрытую ладонь. Позже я понимаю, что это моя записная книжка, небольших размеров блокнот, в котором хранятся обрывки фраз, сумбур мыслей подсознания, собранный из слов на разлинованной бумаге черными чернилами перьевой ручки.

- Я прочел это здесь. Здесь ты писал о том, что твоя мечта – это крыша небоскреба. Бэкхён… Почему ты мне так мало о себе рассказываешь? Почему свои желания и мечты записываешь в ежедневнике? Твоя жизнь – моя жизнь, и я хочу, чтобы ты не боялся своих желаний, я хочу воплотить их в жизнь…
- Я… Привык сам по себе.
- Но теперь у тебя есть я! Как тот парень Пи из твоей книги. Что будет, если встретятся два противоположных человека? Они не прошли мимо. Мы сейчас вдвоем на этой крыше, а там, внизу, посреди площади, нет никого. Ты ответил на вопрос своей книги? Почему ты забросил ее написание?

Столько вопросов и так не хочется отвечать на них. Язык просто не поворачивается, и, кажется, он вовсе свернулся в узел, как и сердце. Глубокий вдох, не менее глубокий выдох... Раз, два, три... Я готов сказать это, я же хочу быть сильным. Да, черт возьми, я просто скажу то, что держал в себе так долго!

Но на деле внутренний импульс решимости не более чем тихий писк и шепот на пониженных частотах. Моя внутренняя уверенность теряется в реальности, как заблудившийся в большом мире маленький щенок.

- Потому что человек Пи, это ты. Я будто бы создал тебя. Я… Я… Влюбился в тебя, - раскрасневшись до состояния спелого помидора, я поспешил закрыть лицо руками и отвернуться, однако не успел, потому что за руку резко схватили и рывком развернули обратно. В следующую секунду я ощутил ожог по сердцу от прикосновения горячих губ Чанёля, тех самых губ, на которых зависало мое внимание, как старенькая Виндоус без графического интерфейса, тех самых, которые я рисовал в своем воображении, находясь уже за несколько километров от самого Чанни. Он мягко коснулся моих губ своими, в то время как длинные пальцы одним резким рывком поднялись с запястья на скулы и шею, заставляя сердце дрогнуть, а внутренние отсеки сознания разрушиться как от землетрясения. Ящички и полочки с записями "держаться на расстоянии" посыпались вниз, с грохотом разбиваясь о мраморный пол; стенки решетчатой клетки моего "я" завибрировали, после так же с треском разлетаясь на множество осколков. Чанёль будто бы одним движением содрал с меня кожу из фальши, бессмысленных и таких ненужных ограничений, давая вдохнуть воздух ночи полной грудью, в которую его корни уже пустили зеленые отростки, связывая нас. И я провалился в этот сладостный поцелуй, с головой окунулся в него, затаив дыхание, которое потом еще долго колебалось и не могло прийти в норму, как вечный маятник.

А потом мы сидели за балюстрадой, смотрели на пролетающие по автодорогам автомобили, скользящими маленькими точками по бесконечным прямым и круговым магистралям, разрезая воздух. В руках у меня был бинокль с большим коэффициентом фактора сумерек, (который дал мне Чанни, чтобы я мог разглядеть город в деталях) незамысловатый на вид оптический прибор черного цвета, позволяющий наблюдать стереоскопическое изображение. Чанёль сидел совсем рядом, очень близко, так, что наши руки касались друг друга с каждым легким дуновением ветра, когда тела покачивались в задаваемом природой ритме. И мы молчали, восхищенно блуждая взглядом по тротуарам и площадям, как заблудившиеся в зарослях тёрна. Я слышал размеренный ритм дыхания парня, находящегося в непозволительной близости от меня; когда его пальцы накрыли мою руку, я улыбнулся, как бы ни возражая, будто бы дал Паку пропуск на свою территорию, документ, позволяющий ему нарушать границы личного пространства. Тогда наши пальцы переплелись, соединяясь своего рода в замочек; Чанёль придвинулся ближе и решил сломать уже воцарившуюся тишину, сказав, на грани с шепотом:

- Машины ездят крошечные, как игрушечные; в любую, кажется, можно пальцев подушечками вцепиться...
- И покатить ее, куда захочется.
«Наш полет не кончится»…

(да простит меня Noize MC за копипаст)

- Бэкки, как бы ты сейчас ответил на тот вопрос о противоположностях?
- Поспешное мнение было явно ошибочным.
- И чтобы ты написал в конце книги?

Я развернулся назад - за спиной лежал мой рюкзак; вытащил оттуда ежедневник, тот самый, что сегодня вернул Чанни, тот толстый блокнот небольших размеров, хранящий все мои мысли между своих строк. Удивляюсь тому, как Пак умудряется носить с собой столько, казалось бы, барахла, но, черт возьми, такого нужного барахла, потому что в следующий момент он тоже потянулся за своей сумкой, из которой вынул фонарик.

- Спасибо, - я улыбнулся, достал перьевую ручку и принялся выводить танцующие буквы на разлинованных листах:
«Мой ответ изменился. Противоположности притянутся, потому что один из них спасет другого, а затем тот, кого спасли, безнадежно заболеет любовью к тому, первому. Или все будет по-другому, это не важно, но если судьбой было предначертано им встретиться (да, я начинаю в нее верить, кажется, совсем чуть-чуть), они не пройдут мимо. Они либо будут вместе сидеть на крыше небоскреба, либо вместе пройдут по площади внизу. Я не знаю, почему все оно так. И вообще нет, не верю я в судьбу. Я не выстраивал дорожку из домино жизни в направлении Чанёля, это видимо он так сильно хотел со мной встретиться. Наверное, он – ангел. Пусть и похож на озабоченного эльфа».

[neoshady]

Глава 5. Я хотел бы остаться здесь навечно - продолжение
Дальше Пак не дал мне дописать, и правильно, потому что писал я какой-то бред, так как не имел ни малейшего понятия о том, что будет, так что надо было лишь прикинуться умным, закидав собеседника непонятными фразами. Выхватив перо из рук, Чанни дописал ниже, после моего монолога: «Дуализация». Всего одно слово, непонятное мне. Он убил мою стратегию за считанные секунды.

Позже я узнал, что «дуализация» - это когда один человек дополняет другого по тем функциям, которых у первого в недостатке. Они по-разному мыслят и действуют, благодаря чему могут помогать друг другу с наивысшим процентом успеха. Я представил это так, что первый, переполненный чувствами, может, не требуя ничего взамен, отдавать эти чувства другому, которому их недостает. А второй, в свою очередь, с радостью будет помогать ему в чем-то другом, в чем сам силен. Чанёль объяснил, что сам подобного никогда не чувствовал и что не знает, как все оно работает, но хочет верить, что у нас с ним дуализация, потому что он желает помогать мне во всем, что только в его силах, да даже если и не в силах вовсе, то "нужно просто подняться в развитии на ступень выше". Сантименты, стереотипы, но, надеюсь, он не ошибается, потому что я хочу, чтобы оно так и было.

Люди хотят быть частью чего-то большего, они стремятся выдать фантазии, впечатления, выросшие из иллюзий, за действительное, накручивают себе, лишь бы их жизнь была похожа на кинофильм. Люди хотят быть частью чего-то большего. Возможно, я хочу быть частью тебя...

После прогулки по крыше мы оба ушли вразнос, потеряли самоконтроль, будто бы система автопилота дала сбой, а самолет с головокружительной скоростью устремился под руководством желаний вырисовывать иероглифы на голубом безоблачном полотне бескрайнего неба. Это небольшое путешествие раскрепостило нас, будто бы вырвало настоящие "я" из под огромного слоя стеснения и скованности, напрочь сжигая все "а если", и капая на чистый лист чернильным пятном из "действуй, живи, наслаждайся". Тут-то я понял, что в большинстве своем люди несчастны из-за своих страхов и ненужных принципов, которыми они огораживают себя, как Великой Китайской стеной. Понял, что надо действовать, пока момент еще не до конца упущен, осознал, что лучше уж совершить что-то и пожалеть, чем не совершить, и пожалеть втрое больше, а так же заработать зацикливание на "а что было бы, сделай я это?". Кто бы мог подумать, что так приятно говорить все то, что хочется сказать, а потом лететь в липкие лапки неизвестности ответа на скорости под триста миль в час, когда ветер в лицо, а на губах широкая счастливая улыбка!

Я старался не стесняться своих глупых желаний, поэтому говорил Чанёлю все, что хотел бы сказать, все, чем хотел бы поделиться с ним. Раньше я не мог раскрыть кому-то своих чувств, а теперь смело делился как травмами прошлого, так и какими-то веселыми моментами, и результат был неожиданно приятным: сразу становилось легче на душе, а чувство сближения переполняло внутри легкой дрожью счастья. Мы раскрывались друг перед другом на самых интересных страницах, позволяя дотронуться до оголенных участков памяти теплым и аккуратным пальцам, заживляющим все ранки и надрезы. Делясь мыслями, мы стремительно сближались, как плюс и минус, как электроны, вырванные с поверхности вещества под воздействием излучения, и стремящиеся от катода к аноду; мы становились друг другу чем-то родным и близким. Это вообще классно, говорить и делать то, что хочется, если, конечно, это вяжется в рамках разумного. За один вечер я выполнил чуть ли не половину из списка того, о чем мечтал, что представлял в воображении и желал почувствовать в реальности, но боялся осуществить, откладывал на потом.

В сетях ночи улыбка Чанёля казалось какой-то слегка маньячной, и от этого еще более завораживающей; его карие глаза блестели при ярком освещении прожекторов, стройными рядами, выстроенными вдоль дороги; в мягких волосах цвета корицы блуждал ветер, а потом и вовсе мои пальцы, которые, хватаясь прочной хваткой за корни, притягивали его ближе, на уровень губ, когда мы сливались в сладостно-приторном поцелуе, отдающим привкусом пива и запахом легких сигарет О Сэхуна, тех самых, которые Пак не так давно у него стащил. Мы пили пиво в каком-то из баров города, постоянно смеялись, а после бегали по безлюдным улицам, надрывая горло бессмысленными криками до кашля и временной потери голоса до уровня сиплого шепота. Потом, остановившись на минуту, Чанёль вдруг предложил зайти к Каю, который как раз живет неподалеку, и я без колебаний согласился.

Чонин встретил нас вовсе не сонным видом и взлохмаченной прической, как мы предполагали, и заместо "Придурки, какого хрена вам приспичило шляться по улицам в два часа ночи?" нам посчастливилось услышать его согласие и "Мы как раз с Кёнсу думали выйти прогуляться". И вот мы уже вчетвером смеемся над какой-то очередной глупой, но забавной шуткой моего парня, Пак Чанёля, разрезая свежий ночной воздух на чониновском кабриолете. Кай - за рулем, До Кёнсу рядом, а мы с Паком на задних сидениях, тянем руки к небу, усыпанному созвездиями, и ловим потоки ветра на кончиках пальцев. Радио вещает на полной громкости, передает по сигналам какую-то незнакомую, но безумно красивую песню, отлично вписывающуюся в эту атмосферу, близкую полету. А мимо пролетают яркие неоновые вывески, фонари и высотные дома. Сегодня я понял, что никогда не жил по-настоящему, что мое «я» просто спало, а теперь проснулось, именно в этот день, когда я решился впервые сказать то, что зарекся вечно хранить в себе, как погребенное на сотню метров под землей. С Чанёлем я вкусил плод жизни, понял, каково это - быть живым. Это странно, но мне он сказал то же самое, только в другой форме:

«Если жизнь – это любовь, то я до этого момента еще не родился. Делать такие обычные вещи с любимым человеком совсем по-другому. Теперь я понял это».

Это было его признание в любви мне. А я не понял, так как был уже изрядно опьянен, и вот только спустя несколько часов, когда Пак уже сладко дремлет в соседней комнате, до меня доходит смысл его слов. Он сказал, что влюблен в меня! Черт возьми, мне хочется прыгать от радости! Я очень счастлив, правда, очень.

[neoshady]

Глава 6. Необходимость любить
Stereo Skyline – Kiss Me In The Morning

Через светлые занавески, сквозь темноту закрытых глаз, сплетаясь с горячим дыханием на соседней подушке, лучи солнца проникли в комнату с настежь раскрытыми окнами вместе с легким дуновением летнего ветерка. Отдаленно слышались разговоры людей там, внизу, на улице, по ту сторону стеклянной плоскости; слышался шум проезжающих автомобилей и звонкое пение-чириканье проснувшихся птиц. Я неохотно открыл глаза, потягиваясь в сладостном пробуждении и выгибаясь на светлых простынях в не менее светлой комнате Пака, обставленной по мелочам, чтобы осталось больше свободного места. Больших размеров кровать, компьютерный стол, ящик-компьютер, полочки с музыкальными дисками разных направлений и стилей, гитара, небольших размеров шкаф-гардероб с нелепо приклеенными на нем двумя плакатами, вырезанными из журнала - вот основная составляющая интерьера его комнаты, то, что сразу же бросается в глаза.

- Ой, доброе утро, - Чанёль дернулся назад, и хотел было встать, как я резко перехватил его руку и притянул обратно, настойчиво показывая, что не хочу никуда отпускать.
- Сиди тут.
- Хорошо...
- Ха. И куда только подевалась твоя вчерашняя уверенность, Пак Чанёль?

В ответ парень лишь мило поджал губы, прищуриваясь, после чего уложил голову на соседнюю подушку, так, чтобы наши лица находились на одном уровне, так, чтобы глаза-в-глаза.

- И тебе доброе утро.

И мы лежали так еще с минуту, просто наслаждаясь тишиной, властвующей в комнате, идущей в контраст с приятным шумом улицы, доносящимся через настежь открытое окно. Не отрываясь, не сбивая четкого прицела, смотрели друг другу в глаза, будто бы выискивая в них что-то, словно пытаясь открыть какую-то потайную дверцу. Я внимательно наблюдал за каждым взмахом ресниц Пака, считал стуки его сердца, утопал в мелодичности размеренного дыхания и терялся в идеальных изгибах его влажных губ, которые вскоре все-таки, не выдержав молчания, дрогнули в вопросе:

- Как голова? Болит?

В ответ я только кивнул, потому что голос наотрез отказывался проявляться, я будто бы временно потерял силу в выдавливании слов, потерял контроль над своими же связками. А что всему виной? Да, да, эти манящие губы и выпирающие косточки-ключицы...

- Болит… - кое-как собравшись с мыслями, тихо, на уровне шепота, наконец-то дал ответ.

В следующую секунду Чанёль подползает ближе и утыкается носом в мою грудь. Я заливаюсь краской и запускаю слабые пальцы в его мягкие волосы, пряча лицо за длинными идеальными пальцами. Мы у него дома, лежим на постели, в которой я спал, в то время как сам Ёль, должно быть, корчился на неудобном диване. Не понимаю, почему вчера он упирался, отказываясь ложиться спать вместе, мол это нарушает мое личное пространство, а сейчас вот безо всякого разрешения прижимается… Так тепло. Еще и солнце греет, проникая в комнату вместе с легкими дуновениями теплого летнего ветра.

- Я хочу весну. Хочу ручьи по дорогам, шарфы и шапки, чириканье птиц, а не эту жару. Хочу лепестки сакуры под ногами и тебя рядом, - Чанёль бормочет, а я умиляюсь и молчу - мне нечего ответить.
- А я хочу секс в клубе.

Тут то Чанёль резко поднимается на руках, вырастая сверху, впивается ошарашенным взглядом в мой, совершенно серьезный и самодовольный.

- ЧТА?! Ты ли тот скромняга "ни слова о сексе" Бён Бэкхён, с которым я познакомился в больничной палате? – после тычет меня в бока, и я смеюсь; комната наполняется визгами, попытками вырваться и прочим. В такие моменты я думаю, как бы ненароком не заехать рукой под дых, ну или ногой, или еще куда... Серьезно, я не умею себя контролировать, людям бы осторожнее быть.

Я знаю, что Чанёль тот еще извращенец. Знаю, что он хотел бы говорить и со мной о сексе так, как он делает это со своими друзьями. Легко и непринужденно, будто бы они разговаривают о футболе или музыке. И я этого хочу. Хочу быть ближе, хочу уметь поддержать любую тему, а не отсиживаться, когда в голове куча ответов.

- В тихом омуте, это про тебя, да? – Чанни обхватил тонкие запястья своими руками, потому что я огрызался на его «дай посчитаю ребрышки», ну, или проще говоря, щекотку. Неуверенно киваю, - Какой же ты забавный.
- Ну так что? – растерянно туплю взгляд.
- Подбиваешь меня на преступление?
- Чанёль…
- Да, я тоже хочу секса с тобой в клубе. Или просто с тобой.
- Я знал это.
- О боже… - Пак, заливаясь краской, мягко притягивает меня к себе. Такое простое действие, а мое сердце, подгоняемое кровью, ускоряет свой ритм в несколько раз. Это от предчувствия? Или от дурманящего запаха его тела? Сознание накрывает легкой дымкой, и я полностью отдаюсь ласкам мягких губ, безвольно тону как рыбка в сетях рыбака, поймавшего свою жертву подушечками пальцев, скользящими по ключицам и острым плечам с выпирающими косточками.

А во время секса я нелепо вставляю, что головная боль после вчерашнего дестроя внезапно прошла. Что секс, видимо, действительно лекарство от головной боли из ряда реального.

Как же глупо…

***

- Чанёль, куда бы ты хотел сегодня сходить?
- Я хочу одеяльных отношений с тобой и кроватью, - мычит Ёль в ответ на, как он считает, довольно глупый вопрос, обхватывая Бэкхёна руками за талию и заключая того в свои крепкие объятия. Это так приятно - просто лежать в обнимку на измятых простынях, когда легкий летний ветерок из открытого окна на контрасте скользит по обнаженным участкам разгоряченного тела, которое все еще хранит на себе воспоминания от недавней близости, в то время как в комнате, запечатлевшей на своих стенах запах секса, и в небольшом по размерам зеркале - отражения переплетенных тел, светло и просторно. Пахнет цветами и мужским шампунем, смешавшим в консистенции своего стандартного запаха аромат недавней страсти. Чанёль опускает голову в волосы Бэка, впитывает каждую смесь таких оттенков, скользит рукой по выпирающим косточкам его позвоночника, будто запоминая каждый бугорок и каждую впадинку, идущие косинусоидой по графику его тела. И так хорошо, и больше ничего не нужно.

Вот так вот бывает - встретились, привязались, полюбили. Чанёль показал Бэкхёну ту жизнь, которую тот раньше почему-то обходил стороной, стараясь оставаться в тени тернистых садов, закрывающих человека, как рукописи за стеклом музея, открыл в нем эту способность не бояться действовать и говорить все, что думается. А Бэк в ответ подарил ему счастье и то тепло, которое все эти годы копилось под сердцем, ожидая нужного момента, ну или человека, чтобы вырваться наружу. Настоящее счастье, это когда просыпаешься с первыми лучами солнца, первым делом готовишь кофе на две порции, а потом с наилучшими пожеланиями отдаешь одну из ароматных кофейных чашек тому, кто еще нежится в лучах рассвета, путаясь между простыней, лохматый и с белыми пятнами на подбородке от потекших во сне слюней. Естественность - это самое важная деталь, ее не заменить ничем, какой бы, кажется, противной она порой не была. Естественность показывает человека с его самой истиной стороны, без ненужного прикраса, его настоящего - вот это и нужно ценить, никто ведь не меняет оригинал картины, написанной от руки великого художника, на подделку, которая и по цене то дороже стоит, а все потому, что рамка из золотого покрытия. В общем, как говорится, в любимых людях даже их недостатки прекрасны, а в нелюбимых?..

Как Пак и хотел, весь оставшийся день парни провели вместе, наслаждаясь друг другом в этой просторной, не потому что большой, а потому что не заставленной барахлом, квартире. Сначала смотрели какой-то комедийный фильм, а затем, оставив телевизор тарахтеть на фоне, отправились в кухню, где готовили салаты на предстоящий вечер, обмазывая друг друга разнообразными соусами, дурачась. Чанёль показывал различные трюки, такие как, например, подкинуть яичницу так, чтобы она потом ровно легла обратно в сковороду, а Бэкхён в это время специально мешал ему - подставлял разные вещицы, лишь бы она упала на них, а не туда, куда нужно. Должно быть, они потом и позабыли уже о том, где это "нужно", и просто развлекались. Потом, когда Бэк совсем заигрался и, не подумав наперед, подставил обнаженную кожу рук, а не очередную досочку, и обжегся, Чанни целовал их, каждый идеальный пальчик с их острыми ухоженными ногтями. Возбуждение накатило резко, ослепляя как яркий свет фар, разрывающих ночную тьму, а внизу живота все сжалось в приятном покалывании, после сплетающемся в узлы. Пак целовал резко, неуклюже, но запредельно горячо, так, как только ему хочется; вжимал податливое тело Бёна в противоположную стену куба их общего аквариума, надавливал на все чувствительное точки, сжимал кожу под своими пальцами, проникал по венам в кровь, как самый настоящий адреналин, целой ампулой эпинефрина введенный подкожно. Бэкхён жадно скулил и просил большего, выгибаясь в спине и упираясь лопатками в холодную стену позади, коробясь и расплавляясь под каждым скольжением пальцев между сухожилий и по пульсирующей венке на шее, слабел под властным нажимом на гланды. Казалось, еще немного и Чанёль точно доберется до всех его внутренностей, если продолжит в том же духе. Но Бён и не сопротивлялся, а даже наоборот, он надеялся, что Паку удастся содрать с него кожу и вырвать все те косточки, что мешают добраться до души.

Вцепляешься пальцами в плечи - это начало пути. Глубже, чтобы было как можно острее, а потом двигаешься вниз, вырезая на нежной коже свои метки, скользишь десятком красных параллельных линий по спине, ловя рецепторами слуха каждый громкий стон партнера, граничащий с криком наслаждения, улавливая каждый резкий толчок и нарастающее как в арифметической прогрессии его и свое возбуждение. Нет времени снимать одежду? Срывай! Разрывай все, что мешает коснуться обнаженной кожи, на которую, кажется, капнешь водой, и она зашипит, задымится, испуская пар в атмосферу.

[neoshady]

Глава 6. Необходимость любить - продолжение
Это жаркое "It feels like I'm running on walls and I don't want to touch the ground. If they say that I'm lost, then I don't want to be found" на фоне где-то там, через одинокий диван, текущее по проводам телевидения. Эти хриплые стоны наслаждения Чанёля тут, под Бэкхёном, обвившем ногами младшего за талию, и его собственные звонкие стоны в ухо актива, застрявшие комом в горле, как водяным шариком под давлением - все настолько глубоко проникает вовнутрь, что даже забываешь дышать, пытаясь побороть собственное сознание и заставить себя мыслить. Хоть как-то, вуалируя на грани с пропастью, зная, что априори упадешь.

Этот спровоцированный Бёном секс, пожалуй, для них двоих стал первым настолько горячим за весь промежуток прожитой жизни. Первым, после которого оба долго приходили в себя, шепча слова благодарности сорванным голосом. Первым, после сексуальная близость которого прервалась так нелепо, а именно - звонком в дверь. И Пак подорвался, натянул на ходу нижнее белье и футболку, и скрылся за стеной, ограждающей кухню-гостиную от коридора. За дверью его уже давно ждали ТаоРисы.

- Друзья как всегда вовремя, - пробурчал помятый Чанни, стоило только открыть дверь и увидеть по ту сторону от порога парней. Он облокотился о дверной косяк, попутно натягивая безразмерную домашнюю футболку повыше на плечи, чтобы хоть чуть-чуть прикрыть недавно полученные красные отметины-засосы, оставленные горячим парнем Бён Бэкхёном, который, оказывается, может ой-ой как раскрепоститься, что просто вводит в ступор поначалу, что даже сам альфа-самец Ким Чонин нервно курит в сторонке, да и сам Пак подавно. Бён Бэкхён - это бомба замедленного действия, если нужно которому, то он и одним словом испепелит, а прах развеет по ветру. Повезло же, однако, Чаньке.

- Ой, кажется, мы им помешали, - запинаясь в словах и путаясь между китайским и корейским, смущенно пробормотал Тао, сжимая руку Криса в своей.
- Ничего, у них еще вся жизнь впереди, - Галактический Хён такой галактический...

Тут к компашке подбегает Кай, ну или всея Ким Чонин прекрасный зад, кому как больше нравится.

- Эй, а вы чего не готовы еще? Договаривались же, - полностью игнорируя смущенного Тао и полуголого Чанёля напротив него, тянет Чонин, как заведенный кролик, топчась на месте. Спешит.
- Не рассчитал время, - Чанни неловко улыбается, моментами прокручивая в голове кадры их удачного вечера с Бэкхёном, а на то, что Кай куда-то спешит, и что они и вправду договаривались о встрече - все равно.
- Десять минут вам на сборы. Мы в машине.
- Ес, сер!

Парни уходят. Чанёль закрывает дверь до щелчка, а после вихрем бежит к Бэкхёну. Одеваться едва ли? В этот раз да. Одеться, чтобы потом снова раздеться, но это уже совсем другая история...

- // -

- А куда мы? - спрашивает Бэкхён, когда его запихивают в чониновский кабриолет.
- Это сюрприз.

Сюрпризом оказалась поездка по ночному городу всей компанией в двенадцать человек и три автомобиля. На листочке у Чанёля были отмечены места, куда нужно обязательно заехать. Этот список составлялся всеми парнями, учитывая желание каждого (вы еще верите в это? все решилось при помощи излюбленного голосования!), и первым пунктом назначения стала закусочная, где парни пригубили токпокки, чтобы перекусить перед началом «миссии». Затем река Хан и жарка мяса под открытым звездным небом, катание на велосипедах по улицам ночного Сеула, сталкивание тел в волейболе. После компания из двенадцати человек ретировалась в S-Club на улице Хондэ, где пробыла довольно недолго, переместившись из душного потного помещения обратно на свежий воздух, где царил любимый простор. Чанёль уже давно мечтал собрать всех близких вместе, и ему это наконец-то удалось, да еще и с двойным успехом в виде Бэкхёна.

"Мы еще никогда не собирались все вместе так надолго! Ни в обычные будни, ни в праздники! Боже, парни, это так прекрасно! Я люблю вас всех!"

А ночь тем временем даже не собиралась сходить с улиц, горящих фейерверками из множества огней. До рассвета еще целых четыре часа, а это значит, что путешествие продолжается, несмотря на то, что все выбранные ранее места уже посещены. Следующий путь был назначен абсолютно случайно, когда Бэкхён вслух изъявил дикое желание искупаться. Прямо сейчас.

"На рекуууууу!" было поддержано всеми парнями, и вот колеса автомобилей уже трамбуют темный грунт дороги, съезжая на бездорожье по направлению реки Хан.

Это было летней теплой ночью в месте, которое станет для них всех чем-то большим, чем просто «пляж», в месте, где этой ночью не было никого, кроме их двенадцати полностью обнаженных тел, оставивших одежду и белье на берегу, и прыгающих с понтона в воду. С разбега, с брызгами и звонким смехом.

Луна мягко роняла свой свет на гладь воды, идущей серебристыми волнами в сторону уходящего горизонта все дальше от берега. Там, на небе, как в черном океане ртути, блестели звезды, обволакивая резвящихся детей своим светом, пусть и не доходящим до их бархатной кожи, как это удавалось лунным дорожкам-лучам, скользящим вместе с каплями воды по смуглому телу Чонина, между выпирающих ключиц Лухана, мерцающим в брызгах, созданных младшим Сэхуном, отливающим блеском в непривычно больших глазах Кёнсу и, наконец, поблескивающим на кончиках ресниц Чанёля, в взлохмаченных и мокрых волосах Бэкхёна, в которые вплетались пальца Пака, притягивая того ближе к себе. Чанни целовал его, сияющего при лунном свете миллионами драгоценных камней, каплями воды, спускающимися по полностью обнаженному хрупкому телу. И Бэкхён отвечал, податливо открывая ротик, чтобы впустить настойчивый язык своего парня, которому, честно, не требуется даже стучаться, чтобы быть желанным гостем. Любимый человек. Это ведь любовь, да? Любовь ли, когда все твои мысли заняты только им одним? Когда его имя крутится у тебя на языке? Любовь ли это, когда хочешь, чтобы время остановилось в момент вашего расставания, когда его рука еще не выскользнула из твоей? Чтобы она вечно оставалась там? Любовь ли, когда готов идти на край света, чтобы найти лекарство от его болезни, даже если она неизлечима? Любовь ли, когда отчаянно пытаешься воплотить в жизнь каждую его мечту, лишь бы только увидеть улыбку и понять, что да, он счастлив? Бэкхён всегда мечтал искупаться ночью. Мечтал о сплетении дыханий при лунном свете, мечтал лежать на все еще хранящем дневное тепло песке, перебираться взглядом по блестящей глади воды в сторону уходящего горизонта, одновременно с этим прижимаясь к теплому телу любимого человека, сидящего рядом и обнимающего со спины.

«Это неправильно, когда желания не исполняются, Бэкхён. Я хочу исполнить твои желания. Я – счастливый человек. Мое счастье в дружбе и теперь… в тебе».

- // -

- Такое чувство, будто бы мы сейчас находимся на сотни этажей над землей. Три метра над уровнем неба? Нет, потому что я не люблю забирать чужие истории. У нас будет своя. На крыше небоскреба. Как тебе?
- Ммм, мне нравится.
- Правда?
- Да. Обязательно подарю тебе магнитик с такой надписью.
- Ну Чанееееель.
- Я люблю тебя.

[neoshady]

Глава 7. Улицы Будапешта
"Когда все хорошо – жди беды" – жизненное кредо половины населения земного шара, в том числе и Бэкхёна, и, тем более, негативиста по своей сути - Чанёля. Светлую полосу жизнь всегда норовит окрасить в серый цвет; не по нашему желанию проводит рваную линию по белому холсту росчерками черной краски, потому что без серых пигментов жизнь уже таковой не является. Кидать человека от одного настроения к другому, сменяя позитивные расклады дел на негативные - это жизненный манифест, сформулированный не нами - мы этим не управляем. Так и с ними. С Бён Бэкхёном и Пак Чанёлем. Счастливой истории не дано длиться вечно, но это не значит, что она не бессмертна. Она всегда будет жить светом в наших воспоминаниях, и всегда возвращаться, стоит только преодолеть ранее брошенные под ноги непреодоленные трудности. Мешает человек - отпусти, не хочешь потерять - беги следом! Когда стоишь на месте, ничего не изменится. И кто только сказал, что с приходом трудностей жизнь заканчивается? Нет ничего невозможного!

- // -

- Мы ничего не можем с этим поделать. Хоть падение зрения и было остановлено, болезнь снова прогрессирует. Врачи бессильны, в какую страну ни обратись, - женщина-хирург до побеления костяшек сжала пальцы от волнения, а пациента перед ней уже вовсю колотило. Бэкхён закрыл рот дрожащей рукой с выступающими из под бледной кожи венами-нитями голубых цветов, второй плотно вцепился в больничные белые простыни. Он еле сдерживался, чтобы не закричать.

До боли знакомая палата: светлые стены, две кровати, окно, подоконник...
Не так давно Бён почувствовал ухудшение, после чего сразу же обратился к своему окулисту, который и дал направление на обследование. И вот, теперь он снова здесь.

- Так я могу полностью потерять зрение?
- Не хотелось бы делать поспешных выводов, но...
- Я задал вопрос!
- Скорее всего, это так.
- Сколько у меня еще времени?
- Не могу сказать.
- День, два, месяц, год?! Сколько, черт возьми?!
- Если резких изменений не случится…
- Да сколько, мать вашу?!..

- // -

Запись в дневнике:
"Я боюсь. Мне очень страшно. Во второй раз надеяться на чудо – глупо. Так же глупо пытаться описать то, что чувствуешь сейчас, потому что это просто какофония какая-то, смесь из горечи отчаяния и разрывающей боли внутри: в душе и в сердце.
Заходил Чанёль. Говорит, что все будет хорошо, потому что он уже написал в лучший глазной центр в США, отправил им мои данные. Уверен, что они тоже откажут в операции, потому что риск потерять зрение полностью слишком велик. Все отказывают. Кажется, все бесполезно..."

"Все определенно бесполезно... Вчера Ёль сел рядом и спросил, что бы я хотел увидеть перед тем, как ослепну. Спросил не в такой форме, конечно. Это было что-то из ряда "на всякий случай", а если точнее, то: "Операция поможет, уверяю. Но, вместо того, чтобы тухнуть в этой палате, может, съездим куда? Что ты хотел бы посмотреть?". Соврал, что это "всего лишь его интерес", желание просто свозить меня туда, где я хочу побывать. Но я-то понимаю, что шансов почти нет, и что он тоже это знает. И как это ни странно, я без колебаний назвал ему все места, которые хочу увидеть. Готовимся к худшему. А уже завтра меня отпускают из больницы, потому что больше не в состоянии что-либо для меня сделать..."

"Уже несколько дней прошло с момента последней записи, эх. Эта, пожалуй, вовсе станет завершающей - у меня просто не будет времени писать здесь что-либо. Мы уезжаем. Из страны. Уже завтра я увижу Будапешт! Надо как следует оторваться за все оставшиеся мне дни. Ох, как будто умираю. Ахах... Все хорошо, сейчас все хорошо. Ну, пока, дневник!"

***

Бэкхён медленно помешивает горячий шоколад в своей чашке, устремив взгляд на длинный, смоченный утренним дождем, проспект, раскинувшийся по ту сторону оконного стекла. Здесь всегда не многолюдно, или это от того, что солнце еще только встает? Но, несмотря на ранее время, парни уже здесь и завтракают... Во всяком случае, Бён всегда думал, что европейцы - это народ, встающий рано, стремящийся перед работой перекусить в кафе за углом. Печально от того, что ошибся.
Кофейня "Coffee House" выдержана в деревянных тонах и домашнем уюте. На столиках аккуратно стоят горшочки с домашними розами, а на стенах помещения, в котором царит дурманящий запах кофе, развешаны красивые и вдохновляющие фотографии в шоколадной цветовой основе, с ориентацией на легкий шарм теплых и сладких оттенков. А еще здесь большие окна, напоминающие о кондитерской, оставленной в Сеуле, в которой было также много света, как и воспоминаний, заключенных между перпендикуляром высоких стен, ставших для парней чем-то вроде шкатулки для сбережения уже ушедших моментов. Мгновений, которые никогда не повторятся, потому что все случается только единожды. Воспоминаний, которые приобрели вечную жизнь в их памяти. Они в памяти тех, кто каждый день рисовал свою линию любви в этом аквариуме: под кожей того, кто аккуратно развешивал их общие фотографии по периметру зала кондитерской, и того, кто под каждой такой "картинкой" подписывал неровным почерком "Навеки. ЧанБэки".

Воцарившуюся в кофейне тишину, при которой было так отчетливо слышно чириканье птиц за окном, будто бы они засели где-то в твоей голове, нарушила длинноногая официантка. Девушка оставила заказ парней из маффинов и горячего шоколада на столике овальной формы, пожелала приятного аппетита на английском с венгерским акцентом, после чего поспешила ретироваться, возвращая прежнюю тишину с ее полным умиротворением. Две розовые полоски на ясном голубом небе - след от не так давно пролетевших двух самолетов, оставивших после себя линии, смешавшие в себе часть уже наступившего утра и ушедшего рассвета.

Будапешт - это начало их пути по страницам старого потрепанного Бэкхёновского дневника. Напротив каждого «хочу» Чанёль ставит галочку, стоит только этому «хочу» превратиться в «выполнено». Рассвет в уютной кофейне - галочка. Прокатиться на катере между берегами ночного города - галочка. Американские горки и мороженное в жару – галочка. Искупаться в шоколадном озере – вопрос и подпись «Что? Серьезно?», смайлик.

Бэкхён уже и забыл о своей болезни благодаря Чанёлю, благодаря тому, что теперь уже просто нет времени на размышления о смысле жизни в одиночестве - Чанни не покидает ни на минуту, ходит следом, как на привязи, крепко обнимает со спины и шепчет, что любит. Вернее сказать, Бён забывает о болезни до тех пор, пока не почувствует, что стал хуже ориентироваться в пространстве, но и, снова же, в такие монеты сильные руки Ёля просто не дают упасть, подхватывая, в то время как слова уже вселяют спокойствие. "Все будет хорошо"... В таких случаях он сильнее сжимает руку Пака в своей и полностью доверяется его глазам, его зрению, заменяющему ему свое собственное. Бэкхён закрывает глаза и представляет себя уже окончательно слепым. Слепым, сломанным, но не сломленным. А надломившееся достоинство ему возвращает Пак, когда начинает комментировать все, что видит, начиная от «Осторожно, ступенька», и заканчивая «Я вижу небо. Оно цвета индиго. Открывай глаза, Бён Бэкхён, тебе понравится»...

- // -

- Бэкхён-а, что ты больше всего запомнил из сегодняшнего дня? Мне вот запомнились дельфины. Они были такими крутыми, прям аррр. Давай завтра попросимся поплавать с ними, а?

Они лежат на постели, вытянув руки вверх перед собой. Чанни невесомо скользит пальцами по тонкому запястью Бэка, который внимательно наблюдает за тем, как пальцы игриво подцепляют серебряную цепочку на его руке.

- Да, давай.
- Ах, круто… Мне так нравится познавать окружающий нас мир...

Бэкхён убирает руку, переворачивается на живот и, поднявшись на руках, нависает над лежащим на спине Чанелём. Длинная челка спадает на глаза, и Чанни тянет руки к его лицу, чтобы зачесать эти мешающие волосы за ухо, улыбаясь своей солнечной улыбкой. Они в своем уютном номере в отеле. Венгрия, Будапешт.

- Чего завис, мм? - тянет Пак спустя некоторое время, дуя губки в ответ на бездействие парня.
- Я запоминаю каждый оттенок радужки твоих глаз.
- Дурашка. Иди лучше сюда.

Пальцы за подбородок, сердце - ударом о стенку груди.
Чанёль притягивает лицо Бэкхёна к себе, а их губы невесомо касаются друг друга, соединяясь в мягком прикосновении между нижней и верхней губами и связываясь в дыхании на двоих. Пальцы рук переплетаются, образуя некое подобие несломимого замка, ключ от которого запрятан где-то глубоко между "я" и "тебя".

Ласка, нежность, легкость и неземной шарм, потому что это их любовь. А она предполагает больше, чем просто секс, а секс с проникновением пальцев под кожу, чтобы заклеймить косточки позвоночника партнера печатью своих отпечатков пальцев. Больше, чем просто оберегание от внешних негативных воздействий, а забота друг о друге даже во время личных перепалок. Именно поэтому, стоит только Чанёлю начать возмущаться, как Бэкхён запускает в него перьевой подушкой с криками «Завтра будет лучше, Пак Чанёль!», что просто невероятно разряжает атмосферу вокруг. Бэк знает все часто используемые им фразы и всегда использует их, вызывая счастливую улыбку у парня эльфийской внешности. В такие моменты все раздражение спадает на нет. А когда скандалит Бэкхён... Ну тут тактика не менее проста: подрываешься вперед, обнимаешь, затыкаешь рот горячим поцелуем пылающих огнем губ, или уж сразу в постель, потому что истеричка Бён невероятно сексуален...

Но вернемся к потертому Бэкхёновскому дневнику с галочками и комментариями от Чанёля, приписанными на полях. Что они еще не выполнили?

"На сегодняшний вечер выпадает клуб со всеми вытекающими из этого последствиями!"
Бэкхён же хотел секс в клубе, так?..

Замок в кабинке туалета щелкнул, стоило двери достичь арки проема.
Бён сбивчиво дышит, опаляя горячим дыханием все те участи тела Чанёля, до которых только дотягиваются его искусанные красные губы. Длинные пальцы ловко расстегивают ремень на джинсах любовника, который вцепляется подушечками пальцев в стены этой тесной комнаты для секса, лишь бы только не потерять сознание, закрутившись, завертевшись в потоке горячего воздуха, вышибающего мозг одним лишь метким выстрелом в висок.

[neoshady]

Глава 7. Улицы Будапешта - продолжение
Щелчок ремня на джинсах.
Томный протяжный стон из приоткрытых губ.
Пальцы сжимаются у основания члена, а с головки скатывается капля смазки.
Бэкхён упирается грудью и животом в холодную стену кабинки. Лопатки выпирают из-под тонкой кожи, а на Чанёля снова находит желание вырвать их с корнем, чтобы потом залечить раны. Пак прижимается сзади, еще сильнее вдавливая тело Бёна в холодную и идеально гладкую поверхность.
Пронзающий укус в шею.
Пальцами по позвоночнику, да в волосы. Глубоко, до корней, и на себя. Оттягивай, передавая свою кровь по терабайтам прикосновений. Это ведь уже далеко не игра, а настоящая любовь и полное доверие, приправленное острыми специями из секса - мощнейшего способа общения.

А на завершение это вечера они выбирают прогулку по ночному Будапешту. Идут по улицам с красивой архитектурой куда-то вперед, теряясь в темноте, разговаривают и пьют коктейли. У Ёля зеленый мохито, а у Бэка - молочный с кусочками банана. Такие разные, но единые. Тут-то Пак поднимает уже запыленную тему о книге своего спутника жизни.

- Ты дописал историю о парне Пи?
- Почти. Но как допишу – ты первым ее прочтешь. Вот только я там сюжет изменил, и повествование больше не идет от лица Пи, потому что мне не хочется делиться тобой с читателями.
- Жадина.
- Нет, правда. Ты – мой. Да и я уже знаю, что будет, если два противоположных человека встретятся, зачем мне смотреть на себя с другой стороны?
- Мы такие уж противоположности?
- Нет. Совсем нет. Но… Я не знаю. Эта идея была очень глупой, в ней много непродуманного, недоработанного. Так что я просто изменил сюжет.
- И о чем же там теперь?
- О спасающей любви, которая живет на расстоянии в сотню этажей от земли, чтобы никто чужой не смог ее коснуться.
- А те двое? Для них она тоже так высоко, что и не дотянуться?
- Нет, зачем? У них двоих есть крылья, которые они сами друг другу же и подарили.
- Ты сказку о феях пишешь, что ли?
- Об эльфах, Чанёль. Главный герой – эльф. И у него большие уши, в отличие от мозгов, которые совсем не большие.
- Стоп-стоп, это когда ты видел мой мозг?!
- Не видел. Я просто с самой первой встречи полагаю, что самое большое у тебя – это уши. Ну, они же такие…
- Стоп, стоп. Самые большие? Ты не оговорился, а? Эй, посмотри сюда! Член! Мой член! Ты сейчас опустил мое достоинство ниже плинтуса! Эй, Бён Бэкхён, вернись! Эээй, сюда иди, я сказал! Муж злится! Ну держись у меня, Питер Пэн…

***

Я люблю его. С ним я чувствую, что могу летать. Судьба ли решила свести нас? Да, я не верю в судьбу, но и объяснять как-то по-другому нашу встречу не могу. Должно быть, пришла пора поверить в то, что все люди в нашей жизни не случайны, что все они – какая-то ступень в познании своего «я». Каждый человек что-то вносит в нашу жизнь или что-то наоборот, забирает. Забирают обычно ненужное. А сердце? Если забирают сердце, то, получается, и оно нам не нужно? Эта мысль и стала центральной в моей книге, в которой человек влюбляется, отдает свое сердце, а затем, с уходом этого человека, в которого влюбился, умирает. Но он не успевает погибнуть окончательно, безвозвратно, потому что судьба сводит его уже с другим человеком, со спасителем, который и жертвует ему свое сердце, разделив то пополам. И живут они, две половинки одного целого, сведенные судьбой и верой.

Я верил в то, что кто-нибудь когда-нибудь спасет меня, поэтому и создал себе парня Пи, в надежде, что мои мысли материализуются. Интересно, во что тогда верил и чего ждал Чанёль? Вряд ли он мечтал, чтобы судьба подкинула ему наполовину слепого писателя... Может он ждал того, о ком смог бы заботиться? Ладно, спрошу об этом завтра, а сейчас – спать.

Выключаю настольную лампу и прижимаюсь к спящему Ёлю. Он причмокивает во сне, а еще, бывает, храпит. Не скажу, что меня это чертовски заводит, но мне это нравится. Мне нравится все, что связано с ним. А еще, хочу сказать, я нашел у него разработки какой-то машины для корректировки зрения. Мне приятно, что он так серьезен в этом деле, но я бы не хотел обременять его собой и своими проблемами. Ну да ладно, уже поздно. Доброй ночи, читатель.

[neoshady]

Глава 8. Бесконечность наших чувств
Мы видели дворцы с их гармоничной композицией из кованых украшений старых обудайских домов и барельефами по периметру, гуляли по известным своей неповторимой красотой площадям и паркам. Теплыми вечерами запускали фейерверки, выпуская из небольших по размеру хлопушек сотни искрящихся огней. Днем зарывали пальцы ног в горячем песке детской песочницы, когда играли там с детьми. За это время мы успели познать весь репертуар местных кинотеатров, заучить наизусть слова некоторых песен джазовых исполнителей, когда подпевали музыкантам со своего столика в кафе. Курили сигары, смеясь и кашляя едким дымом. Бутылка за бутылкой глушили алкоголь, наблюдая с набережной Пешта за падением августовских звезд, которые рассыпались серебряными кометами по черно-синему небу. Хочется отметить цепной мост Сечени, объединивший Буду и Пешт в единый город Будапешт, по которому мы часто прогуливались вечерами, подпрыгивали вверх, до безумия желая воспарить в высь, дотянуться до всех украшений из чугунного лития. Мы парили в небе, не имея крыльев, мы плакали, когда нужно было смеяться. Шли туда, где никого не было, и резервировали это место на свое имя, возглавляя своим тайным укрытием. Этот месяц, проведенный в беспрерывном постижении нового, навсегда останется в памяти мозаикой из деталей только насыщенных цветов и оттенков, которые мы получили путем смешивания своих действий на старой жизненной палитре. Я отчетливо помню горячий воздух, прилипающий к коже, помню запах лесных ягод, и то, как мы лежали на поляне, протянув руки друг к другу, подушечками пальцев обрисовывая линии скул. Помню, сколько было времени, когда мы повесили замочек в виде сердца на металлические прутья моста любви, а после взялись за руки, мешая ветру схватиться за наши ладони. Помню ужин в ресторане, и то, как отлично сидел костюм, покрывающий своей черно-белой тканью кожу, насквозь пропахшую одеколоном. А еще помню вкус того искрящегося белыми бликами вина, которое мы пили на балконе, под куполом из миллиона звезд. Эти воспоминания бесконечно будут жить внутри меня, все, до каждой мельчайшей подробности, и открываться только тогда, когда завораживающий баритон Чанёля прикажет вспомнить тот или иной цвет, свет, оттенок или картинку в целом.

Я визуально помню каждую клеточку лица Пак Чанёля, каждое возможное выражение его безграничной мимики, с удивительной легкостью меняющейся под влиянием эмоций и настроения. Заучил каждый его миллиметр, каждый достаток и недочет, и теперь, когда я ничего не вижу, то рисую его себе. Всего, до мельчайших подробностей, прорезая темноту до боли знакомым силуэтом. Чанни только описывает для меня то, во что он сейчас одет и каких цветов эта одежда сегодня, какая у него прическа. Улыбается ли он или грустит – это я чувствую буквально кожей. И, как ни странно, зачастую попадаю прямо в точку.

В том, что ты не видишь, нет ничего смертельного. Радуйся, что можешь чувствовать, дышать, любить. Жизнь еще не поставила жирную точку в твоем пропуске пребывания на земле, она ставит многоточие, после которого ты, собравшись с силами, продолжишь писать историю своей жизни. И в твоих же интересах написать ее хорошо.

Вообще, любая болезнь дается нам не в целях сломать нас, а в целях укрепить, потому что не дается таких преград жизнью, которые человек был бы не в силах преодолеть. Все страхи и сомнения живут в нашей голове, а мы, вместо того, чтобы избавляться от них, распространяем их на подобии сорняка, который и без нашей-то помощи расползается по всей доступной ему территории, что страшно и представить, что случается, когда человек собственноручно рассаживает этот хаос в своей голове. Надо оставаться счастливым в любой ситуации, понимаешь? Нужно искать любые пути к счастью, вместо того, чтобы угнетать себя. Умирать как чувствующий человек еще рано, да и вообще, как можно думать о смерти души, когда вокруг столько прекрасного и непознанного?! А шрамы от пережитых проблем только закаляют...

Так что не считаю свою потерю зрения апогеем земли. Печально, до разрывающей боли обидно, но я выстоял, я по-прежнему счастлив. Не меньше, не больше, а так же, как и прежде. А ощущения у меня сейчас наиболее обострены.
Перейдем на пошлость: отсюда и громкие оргазмы с дикой потребностью расцарапать всю спину любимого.

Чанёль говорит, что так на перекиси водорода не напасется. Но это он в шутку, я-то знаю, когда он шутит, а когда нет, хоть даже и не имею возможности увидеть его глаз, определить по эмоции, проступившей на его таком идеально-неидеальном лице. Повторюсь, но не так уж и страшно быть слепым. Конечно, когда рядом есть Пак, тогда совсем не страшно. Он рассказывает мне обо всем, что видит, описывает, какими цветами переливается небо на закате, а так же о том, сколько оттенков совмещает в себе блеск речной воды. Он читает для меня книги, а потом мы вместе их обсуждаем. Чанёль говорит, что если бы не я, то он навряд ли когда-то решился бы купить книгу, отличную содержанием от техники и технического прогресса. А самое приятное то, что после этого он добавляет, что тогда это было бы ошибкой, ну, не покупай он этих других книг. Ему вообще нравится читать и не нравится, когда я, убаюканный его сладким голосом, засыпаю, так и не дослушав очередную главу до конца.

Я часто задумываюсь над тем, что мы созданы друг для друга. Как пазлы одной мозаики.

А сейчас я в очередной раз лежу в белой больничной палате (вот только уже в США) и жду, когда придёт медсестра, чтобы отвести меня в операционную.

Чанёлю все-таки удалось найти клинику, в которой бы согласились провести эту сложнейшую операцию с большим риском провала всех их врачебных гипотез. Кстати о Ёле... Он молодец, помог ученым в разработке протеза, позволяющего полностью слепым людям снова видеть. Конечно, не всю картинку целиком, пусть только различать препятствия на своем пути из световых линий, но все же. Вся идея заключается в имплантации чипа в глаз рядом с сетчаткой, портативном компьютере и очках, в которые вмонтирована видеокамера:

«Процессор преобразует данные изображения в электрические сигналы, которые отправляются в чип. Затем сигналы посылаются на массив из шестидесяти электродов, которые стимулируют клетки сетчатки. Эти электроды, по сути, выполняют работу деградировавших светочувствительных клеток. Пока эта система не позволяет пациенту различать цвета, но уже может обеспечить достаточное визуальное восприятие, чтобы увидеть очертания окружающих предметов».

И вот, уже сегодня мне вживят этот микрочип. Я готов к этому. Волнуюсь ли? Да, но Чанёль волнуется куда больше, потому что я стану первым, на ком испробуют это новое изобретение. Мне его сейчас так не хватает…

В палату постучались. Я разрешил войти. Медсестра вкатила каталку - я распознал это по звукам брякающего железа по полу. Меня уложили, накрыли одеялом, а затем увезли. Бабушка перехватила нас в коридоре, дрожащим от волнения голосом пожелала удачи, сказала, что любит меня, а потом мы продолжили путь по длинному коридору.

Вот это, видимо, операционная, так как мы остановились. Да, это она, и вот меня уже перекладывают на операционный стол. Накрывают все тем же одеялом, закрепляют голову в одном положении, щелчком включают свет. Глазное яблоко фиксируют внутри железного "забора" (полностью открыв мои веки), который проталкивают вплоть до упора, и я чувствую саднящую боль в глазу, а когда шевелю зрачком, то и неприятное трение о стенки металла. Хирург требует, чтобы я расслабился, а потом вкалывает обезболивающее лекарство, вводя его под глаза, туда, где, по сути, находится кость, предварительно попросив меня закатить зрачки наверх.
Холодно и страшно. Я слышу голоса, но ничего не вижу. А дальше я засыпаю, потому что начинает действовать наркоз. Что было потом – понятия не имею, но проснулся я в ужасном состоянии: знакомая сухость во рту, головная боль, а в дополнение ко всему непривычная режущая боль в глазах. Но я счастлив, очень, потому что Чанёль сидит рядом и сжимает мою руку в своей, потной от волнения.

- Бэкхён? Бэкхён, как ты?
- Как будто меня грузовик переехал, - нелепо улыбаюсь.
- Мой милый, ты молодец, ты большой молодец, - но я игнорирую.
- Во что ты сейчас одет?
- ...Серая кофта с широким V-вырезом, темные джинсы, белый халат, роговые очки.
- Ммм… Я хочу тебя.
- Пфф, ты последний идиот, Бён Бэкхен. Долбанутый на всю голову идиот.

А дальше мягкие губы Чанёля касаются моих, отправляя сознание в далекие дали. И никакая боль уже не беспокоит, потому что появилось кое-что другое, более важное. Для счастья так мало надо… Наверное, если бы мы могли целоваться вечно, то никогда бы не чувствовали боли. Хотя, имела бы смысл жизнь без нее? Боль – неотъемлемая часть нашего существования, как и черные полосы, без которых жить было бы просто скучно и бессмысленно.

Это наша история. История о чистой любви, о моей непосредственности, о Чанёлевской искренности. История, в которой не обошлось без испытаний, которые главные герои удачно преодолели, сохранив самое важное - свою человечность и друг друга. На крыше небоскрёба – наш личный рекорд.

*** (special) ***

- Бэкхен, ты видишь меня?
- Да. У тебя потрепанный вид, волосы со вчерашнего дня не расчесаны.
- Правильно.
- Я снова вижу тебя…

The End.